поступали регулярно. Паулюс имел хорошую квартиру на Альтенштайнштрассе, но служба постоянно отрывала его от любимой жены и детей, которых он очень любил.
Военная служба однажды забросила его в Штутгарт, где стоял 13-й полк (пехотный), и здесь, далекий от того, чтобы заводить друзей, он, кажется, нашел друга, и позже, много лет спустя, что-то роковое будет связывать его с ним, делая неудачи одного зависимыми от побед другого.
Этого офицера звали Эрвин Роммель, он был тогда командиром пулеметной роты, а в офицерском казино Роммеля иначе как «швабский задира» и не называли. Казалось, что общего может быть между ними? Роммель – обвешанный орденами фронтовик, всегда готовый выпить и поскандалить, а Паулюс – джентльмен, с утра застегнутый на все пуговицы, легко ранимый грубостью, тихий, иногда даже мечтательный. Однако крайности сходятся, и Паулюс, обычно замкнутый, был с Роммелем доверителен.
– Эрвин, – как-то сказал он ему, – ты со своим буйным характером когда-нибудь оставишь голову в канаве.
– Завидуешь? – хохотал Роммель.
– Нет. Я не люблю строчить из пулеметов, предпочитая любой стрельбе музыку Баха… Моя мечта – планировать и руководить; чтобы слева от меня лежали карты, а справа – названивал телефон. Наконец, я хочу читать лекции по оперативному искусству, чтобы видеть раскрытые рты слушателей.
– Валяй, Фриц! Может, заодно и выпьем?
– Ты пей, а я должен быть со свежей головой, чтобы вечером, как актер, отрепетировать свои планы на завтра.
– Черт с тобой, репетируй! А я напьюсь…
Паулюс уже прошел специальные курсы для офицеров генерального штаба, сдал экзамены в Высшей технической школе в Шарлоттенберге, куда неучей не принимали, изучил военную топографию. Брак с румынской аристократкой во многом дописал облик Паулюса; умная и образованная женщина, она привила мужу интерес к широким познаниям, от Коко он приобрел лоск культурного светского человека (будучи в плену, фельдмаршал поразил нашего академика А. М. Кирхенштейна: «Фельдмаршал со знанием дела говорил мне о новейших способах лечения туберкулеза, о целебных свойствах швейцарского курорта Давоса, о последних трудах немецких физиологов…»).
Осенью 1931 года Паулюса отозвали в Берлин, где его поздравили с чином майора генерального штаба и поручили ему чтение лекций по вопросам тактики:
– Вы же знаете, Паулюс, как унижена наша армия всякими запретами «Версаля», и потому курс ваших лекций не будем афишировать для публики. Часть офицеров, ваших слушателей, нужна для окружения этого… Ну, вы догадываетесь, этого ефрейтора Адольфа Гитлера, чтобы мы, военная элита, водили его потом на коротком поводке. Но у нас имеется запрос из Москвы, чтобы курс лекций по тактике прослушали и советские командиры.
Удивляться не стоит: Гудериан учился водить танки в Казани, говорили, что Геринг учил наших ребят водить самолеты в Липецке, ибо отношения между немцами и русскими были приличными.
Имя Гитлера было известно, но Паулюс не придавал фюреру нацистов особого внимания и значения.
– Я привык держать руки по швам! – не раз повторял Паулюс. – Мои погоны майора определяют мое положение в рейхсвере, но никак не могут определять мои политические взгляды…
Кажется, его недаром прозвали «кунктатором» (замедлителем). Паулюс любил все обдумать и взвесить, за раскаленное железо он голыми руками не хватался. В служебной характеристике его было начертано:
«Прекрасно воспитанный, иногда излишне скромен… почтителен, очень методичен. Отличается выдающимися способностями как тактик, хотя склонен тратить чрезвычайно много времени на обдумывание обстановки… детально исследует каждую ситуацию».
– Пожалуй, – сказал Гудериан, – этот человек мне подойдет.
Гудериана называли в рейхсвере, а потом и в гитлеровском вермахте «быстроходным Гейнцем»!
………………………………………………………………………………………
Танки… Когда лорд Китченер, отъявленный консерватор, увидел первый танк, ползущий по земле, он сказал:
– Этой дурацкой тарахтелкой хорошо бы пугать беременных кошек, но разве таким железным ящиком можно выиграть войну?..
Время опровергло скептицизм. Когда Паулюс начал в Цоссене «пахать» землю на тракторах, далеко за океаном молодой, еще никому не известный майор Дуайт Эйзенхауэр уже призывал в американских газетах: «Нужно забыть о неуклюжих неповоротливых машинах. Их место должны занять скоростные, надежные танки, обладающие колоссальной разрушительной силой».
Гитлеру недолго оставалось до прихода к власти; немецкий генштаб, работавший еще скрытно, почти подпольно, однажды встревожился, а все думающие военные, в том числе и Паулюс, были крайне озабочены сообщением из Москвы.
– Неужели русские нас перегнали? – говорил Гудериан. – У них в армии появились механизированные корпуса. Правда, – успокоил он себя,– я не вижу у них хороших машин, их конструкторы еще не нашли верных решений для своих «роликов», чтобы маршевая скорость отвечала силе оружия…
В рейхсвере и вермахте танки было принято именовать роликами. Гудериан в чине полковника был тогда начальником главного штаба всех мотомеханизированных частей.
– Вы уже покатались на тракторах, – сказал он Паулюсу, – а сейчас приходит время готовить боевые машины. Чтобы французы или англичане не слишком нервничали, будем считать, что в Вюнсдорфе существует только автотранспортная часть…
Паулюс тогда же получил чин подполковника.
Гитлер явно спешил к власти, а престарелый маршал Гинденбург не торопился умирать, чтобы освободить ему вершину политического парнаса. Как и большинство военных, Паулюс не испытывал никакой гармонии с идеями национал-социализма, и он даже не удивился, когда генерал Герд фон Рундштедт высмеял бредовые мысли Гитлера о расовом превосходстве немцев:
– Боже мой, какая бессмыслица! И разве можно говорить о «чистоте расы», если население Германии –
Фельдмаршал Теодор-Федор фон Бок, поздравляя Паулюса с назначением на танкодромы в Вюнсдорф- Бергене, о политической «возне» там, наверху, высказался более откровенно:
– От размягчения костей немецкий народ переключается на размягчение мозгов… В любом случае, – договорил фон Бок, – от этого парня с челкой на лбу всегда надо прятать спички подальше, чтобы он не устроил хорошего пожара…
Из источников достоверно известно: Паулюс воспринял появление Гитлера с брезгливостью чистоплотного человека; ему, как и многим немцам, претили нравы нацистской верхушки, возмущали их крикливые выходки. Но мундир требовал повиновения:
– Я только солдат. Мои руки – по швам! Мы во времена Секта даже не задумывались над политикой. Во что превратится армия, если в казармах устроят публичные митинги?..
Его отчасти обескуражило, что многие офицеры, которых он знал и достаточно уважал, вдруг оказались в окружении Гитлера. Паулюс всегда сторонился любой «партийности».
– Вокруг любой идеи, – говорил он, – будь она плохой или хорошей, всегда крутится толпа бездельников, словно вокруг бочки свежего пива. Потом к идее примазываются всякие жулики и политические аферисты, заинтересованные уже не в идеалах партии, а лишь в том, чтобы нажраться как можно больше при жизни и оставить детям кое-что в банках Швейцарии. И пусть наши социологи не завираются: еще никому не удалось создать рай на земле, зато в аду каждый человек побывал…
В офицерском казино Вюнсдорфа, конечно, были одни разговоры, а в семье Паулюса совсем иные. Катаржина Розетти-Солеску, его теща, была переполнена гневом аристократки.
– Это грязный плебей с замашками балаганного зазывалы, – говорила она о фюрере, а жена Паулюса не
