Рыбаки блуждали ночью в море и не могли вернуться домой. Гибли корабли купцов, а корабли врага могли в любую минуту подойти к городу. Им нечего было бояться.
Когда халифу сказали, что его обманули, он приказал снова поставить маяк. Но сделать это не удалось. Разбился рефлектор.
Хитрость врагов и жадность халифа погубили чудо острова Фароса.
Теперь от маяка ничего не осталось. Остатки его обрушились в море во время землетрясения в XIV веке нашей эры.
Люди забыли и долгое время не знали даже, каким был с виду маяк. По описанию арабов, его представляли как дворец со шпилем. И только совсем недавно по древней монете, на которой был отчеканен маяк, узнали, каким его построил архитектор Састрат. Маяк напоминал гигантский сапог.
Из легенды про фаросский маяк пришло и живет слово «фара», которое знает каждый.
«Гора разбитых тарелок»
Все свободное от экскурсий время мы проводили на море и много плавали. Дома я, конечно, не смогу столько плавать в речке, как в Средиземном море, потому что море это — особенное.
Помню, пришли мы в первый раз на море. Папа мой хорошо плавает и ныряет здорово. Ну, он сразу к вышке. Полез на самую верхнюю площадку. Оттуда мальчишки-египтяне прыгают в море. И папа прыгнул. А я стою и смотрю, где он выплывет. Он обычно долго под водой бывает. А тут выскочил сразу и глаза вытаращил. Я даже испугался. Неужели, думаю, его там акула за ногу схватила, а может, что-нибудь и того похуже. Вылез папа из воды. Гляжу — цел и невредим. А он как засмеется.
— Ну и вода, — говорит, — как пустую бутылку выбрасывает.
Это мой папа — пустая бутылка! А он, наверное, 80 килограммов весит.
Полез в воду и я. И вправду — чудеса. Можно запросто лежать на воде, перебирая руками, и будешь плыть. И ноги еще наверху будут. И не нужно барабанить ими по воде. Так можно плыть.
Вот оно какое, Средиземное море. Это в нем такая соленая, такая плотная вода, что можно плавать и загорать одновременно.
Мы плаваем в море, ходим по городу, смотрим. Папа уже не укладывает меня в постель днем, он сам увлекся туризмом, а может, это потому, что у него осталось мало времени. Скоро на работу, а мы не были еще в древних Фивах, которые теперь называются Луксор.
Согласно плана, который мы с папой составили для себя, идем сегодня в александрийские катакомбы.
Здесь нет таких гидов, как Клеопатра Андреевна. Наши гиды в Александрии говорят по-английски или по-французски. Папа мне переводит, он хорошо знает английский язык. Было бы, конечно, гораздо лучше, если бы я сам все понимал. Но ничего пока не поделаешь.
Что же такое катакомбы и почему в них водят туристов?
Девяносто лет тому назад, один бедный человек расчищал площадку, чтобы построить себе жилище, и провалился. Провалился в… подземный город. Вытащили едва живого.
Так были найдены катакомбы — многоэтажное кладбище, находящееся в скале под землей на большой глубине.
Мы спускаемся в катакомбы.
В стенах — ниши с урнами, в которых находится пепел сожженных после смерти людей. Гид обращает на это паше внимание. В древнем Египте урн не было. Значит, это уже более позднее время, влияние других стран. Тут же мы видим саркофаги, но не такие, как те, что стоят в Каирском музее или в пирамиде Хефрена. Эти саркофаги гораздо больше. Гид объясняет, что в саркофаг кроме мумии клали вещи покойника. А есть саркофаги и поменьше, где лежали только мумии.
По специальной наклонной дороге саркофаги спускали к самому низу. Вокруг шахты-колодца вьется винтовая лестница с сотней ступенек. Она предназначалась для тех, кто провожал покойников в последний путь. Люди стояли на этих ступеньках и сквозь оконца смотрели, как на веревках поднимали по шахте- колодцу на второй, на третий этаж саркофаги с мумиями их родных и близких.
Потом все собирались в отдельной комнате. Там и теперь стоит каменный стол и каменные скамьи вокруг него. Люди приносили с собой еду в тарелках, ели, а потом все тарелки разбивали.
Эта часть города так и называется «Гора разбитых тарелок». Водят сюда туристов, чтобы показать, какое влияние на египетское искусство оказало римское владычество, как слились в одно оба искусства.
И теперь в катакомбах стоит статуя мужа и жены. Левая нога у обоих выставлена вперед, как у древних египтян. Фигуры египетские, А головы уже римские, с курчавыми пышными волосами.
Саркофаги похожи на наши ванны. Это уже римские саркофаги.
Украшения на них — египетские.
В катакомбах нам рассказали одну историю. Произошла она во времена правления римского императора Каракалы. Это был очень жестокий император, от которого египтяне много страдали. Нашлось несколько смельчаков, задумавших отомстить императору.
Каждый день к дому императора приходили четверо-пятеро александрийцев, ругали его, обзывали разными словами и убегали.
Люди императора никак их не могли поймать. А может, и не хотели. Как сквозь землю проваливались смельчаки.
Так продолжалось долгое время. Однажды семь человек приехали на лошадях к дому императора. Также всячески его оскорбляли и также исчезли.
Но Каракала сам проследил за ними. И увидел, как они на лошадях спустились по наклонной дороге в катакомбы. Тогда император приказал закрыть все выходы из катакомб. Никого даже близко не подпускали к ним.
Когда же наконец люди вошли туда, они увидели только кости коней. Костей смельчаков не обнаружили. Император приказал оставить коней в катакомбах, в святом месте, а тела египтян выбросить собакам.
Потому и не нашли их люди.
Луксор
На вокзале в Луксоре нас ждали черные фиакры — старые обтрепанные коляски. Старые клячи впряжены в них. Старые кучера гордо восседают на высоких козлах.
Мне здесь все нравится. Я сразу подумал, что эти коляски тоже достали из какой-нибудь гробницы фараона. Когда-то на ней ездил фараон, а теперь еду я. Вот здорово! И пружины провалившегося сиденья уже не кажутся мне такими жесткими.
Нас везут в отель. Утро. Солнце взошло над пустыней, но еще не печет так безжалостно, как днем, а только немного пригревает. Мы ехали вдоль поля.
— Вот смотри, — говорит мне папа, показывая на высокие, в рост человека, растения.
— Кукуруза? — спрашиваю я.
— Не кукуруза, а сахарный тростник. Сахар из тростника растворяется мгновенно. Ты разве не заметил?
— Нет, не заметил.
— Надо обращать внимание на все. А вон растения только пробиваются из земли. Здесь не так, как у нас — сеют весной, а осенью собирают урожай. Здесь одно созревает, и сразу же поле засевают новой культурой. Три, четыре урожая в год снимает крестьянин-феллах со своей земли. А вон там еще только пашут.
Я слушаю папу и смотрю на мальчика в полосатой галабии, погоняющего буйвола. Буйвол тащит
