ющий на все, что проповедовала новая власть, предостерегал меня.
После работы в определенные часы он отправлялся на вечернюю прогулку в парк. Парк был не такой большой и я остановился на нем, в надежде встретиться там. Однако мои вынужденные долгие прогулки несколько дней подряд разочаровали меня. Учителя я не встречал, но зато основательно исследовал парк, побывал на его главной исторической достопримечательности — высоком холме, где была похоронена герцогиня. Под куполом ротонды — белокаменное надгробие, — лежавшая на постаменте женщина. Старинная скульптура, изваяние итальянской школы, казалась мне выдающимся творением художника. Лицо и фигура выражали скорбь и, наверное, никого ке оставляли равнодушным, это работа талантливого мастера. Я долго не' мог отрешиться от холодного мрамора, от запечатленного в нем бытия смертных.
От этого памятника тянулась заросшая по обе стороны высокими кустами аллея, уводившая в примыкающий лесной массив. По ней я и пошел. Уже где?то на середине из кустов неожиданно выбежала навстречу мне черная овчарка и остановилась передо мною, в трех–четырех метрах, навострив уши. Я тоже остановился, полагая, что она побежит дальше по аллее, минуя меня. Впереди и позади не было ни души. Солнце уже скатилось за макушки деревьев, чувствовалось приближение вечерней прохлады в зарослях.
Похоже было на то, что овчарка меня сторожила, наблюдая за малейшими моими движениями. Не знаю сколько это продолжалось и как долго я должен был оставаться в таком положении. В заднем кармане брюк лежал пистолет и я на всякий случай, прежде чем шагнуть вперед, решил достать его, незаметно, как мне казалось, отводил руку назад. Овчарка тут же насторожилась и готова была к прыжку. Пришлось отказаться от этого намерения и выжидать пока уступит она мне дорогу. Собака, видимо, почувствовала мою робость перед ней, мою нерешительность, хотя я и пытался не показать этого.
Я не знал, что и как нужно было ей сказать на немецком, чтобы она ушла с дороги. Мне показались эти минуты слишком долгими, а агрессивность овчарок, насмотревшись фильмов, когда немцы с ними преследовали партизан и как они рвались по следу уходивших, живо представились в эти минуты. Все это сдерживало меня от решительных
шагов. Я оказался в положении японца, исповедующего «Дзэн», если пошевелиться при самой большой неожиданности — это и будет «Дзэн». А я не мог даже что?то сказать.
Наконец вдали показался мужчина, шедший довольно медленно по аллее мне навстречу. По мере его приближения, я увидел у него в руках поводок. Значит, хозяин собаки, но он не торопился ее окликнуть. Подойдя поближе, он увидел эту немую сцену, что?то сказал овчарке и она отпустила меня, пробежав совсем рядом. Я все еще стоял на месте и хотел высказать ему свое неудовольствие.
— Guten Abend, — поздоровался он со мной. И тут же сказал, что она бы не тронула меня. Просто ждала его, чтобы услышать от него как ей поступить.
— Так обучена, — промолвил пожилой подтянутый герр.
Мне все же хотелось выговорить ему, чтобы он не
отпускал от себя так далеко собаку.
— Как же должен в таких случаях поступать ее пленник? Ждать, пока подойдет хозяин?
— Не останавливаться, не показывать вида, что вы ее боитесь.
Передо мной стоял высокий немец, худощавый с впалыми щеками и с впалым животом, редкие седые волосы с прямым пробором были гладко зачесаны назад. Все совпадало с моим представлением об учителе. Упускать такой момент было нельзя, хотя я еще сомневался, тот ли это человек, которого я искал. Он, конечно, понял, что имеет дело с иностранцем, а точнее с русским. От этого было никуда не уйти с моим произношением.
— Да, но вы поймите положение человека, который на безлюдной аллее встречается с таким грозным зверем и не знает, что сказать. Не навредил бы я себе, если бы заговорил?..
— Пойдемте со мною и вы убедитесь какая умница Сузи.
Я согласился. Мы шли по аллее, овчарки не было. Потом она вернулась, меня не тронула, но все время была начеку, следила за каждым моим движением. Вышли из парка. Я извинился за свое произношение и сказал, что с трудом понимаю наречие сюсюкающих мекленбуржцев.
— Так же как моя дочь украинцев.
— Она знает русский?
— Преподает в школе.
— Учительница?
— Да. У нее нет практики разговорной речи на русском. Довольно трудном…
— Мне тоже не достает практики.
— Вы говорите ziemlich gut deutsch, aber wie Auslander { Вы довольно хорошо говорите по-немецки, но как иностранец.}
С тех пор я навсегда запомнил слово ziemlich , которое
почему?то отсутствовало до этого момента в моем словарном запасе. Я не согласился с его оценкой моего немецкого, сказал, что мне далеко до этого и хотел бы брать уроки.
Немец подумал и промолвил, что аналогичное желание и у его дочери, поэтому можно скооперироваться.
Мне как раз это и нужно было. Так мы дошли до дома, где он жил. Овчарка сама открыла калитку и сразу же от нас убежала.
— Эрнст Моритц, учитель, — прощаясь, представился он мне.
Я ему сказал, что работаю в советской военной администрации. Занимаюсь вопросами, связанными с поддержанием контактов с местными властями и населением.
— Вы военный? — последовал неожиданный для меня вопрос.
— Да, майор Воронов, — назвал я свой псевдоним.
Учитель сразу как?то подтянулся, чуть ли не щелкнул
каблуками и вытянулся в струнку. Настоящий немец. Видимо он был рядовым или унтер–офицером. Знакомство состоялось, но меня не устраивала неопреденная концовка, поэтому я спросил:
— Вы не могли бы согласиться помочь мне в освоении местного диалекта?
Моритц уклонился от прямого ответа, но я заручился согласием навестить его дома в ближайшие дни, сказав, что ни разу не был в немецкой семье, в домашней обстановке.
— Приглашаю вас зайти ко мне в воскресенье в восемнадцать часов и мы обо всем договоримся за чашкой кофе.
На этом мы и расстались. Я позвонил начальнику, что с учителем познакомился.
— По намеченному плану?
— Овчарка помогла.
— Что? — удивился начальник. — Овчарка?..
1 Вы довольно хорошо говорите по–немецки, но как иностранец.
— Да, да, я потом расскажу.
— Ну, ладно, отдыхай.
Я с облегчением вздохнул. Но не надолго. Надо было, готовиться к встрече с учителем в домашней обстановке, что не только осложняло предстоящую беседу, но и могло раскрыть перед домашними, а может и знакомыми связь учителя с советским офицером. Лучше бы этого не делать. В какой?то мере нарушалась конспиративность начатой работы. А это крайне нежелательно в разведке.
Идти к учителю литературы, размышлял я, надо конечно не только с каким?то представлением о творчестве Гёте, Шиллера, Гейне, но и что?то знать о «Песне Гильдебранда» и «Песни Нибелунгов», героическом эпосе, т. н. минензон- гах; рыцарской лирике, литературном течении «Буря и натиск» и кое?что другое из обширнейшей библиографии. В институте я читал увлекательные приключенческие романы и рассказы Карла Май, знал его краткую биографию, выходца из бедной семьи ткача. Он стал учителем, сидел в тюрьме, редактировал журнал, путешествовал по Азии и Америке. Его пацифистские взгляды, обличение колониализма и порядков пришлись не по вкусу фашистской идеологии и он был предан запрету. Однако книги К. Мая переведены на 26 языков, а тираж его семидесяти томов достиг шестнадцати миллионов экземпляров. Это была моя козырная карта на тот случай, если речь зайдет о литературе. Вместе с этим я намеревался испытать и учителя, его познания в русской литературе и отношение к ней.
В назначенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже, я постучал в дверь. Моритц, словно
