Это уже напоминало допрос, но он не смущал незнакомку.
Да…
— Почему ты уехала из дому? Сбежала?
— Нет, что вы… Села в поезд, доехала до Орла, а потом автобусом. Люди говорили, что на Кубани тепло, можно устроиться на работу, и жизнь здесь получше, чем у нас. С одеждой проще. Не нужно зимнего пальто, других вещей. У нас там холодно.
— А родители?..
— У меня же никого нет, кроме тетки. Бабушка умерла. А у тетки своих четверо, не до меня.
Другого она сказать не могла. То была ее глубокая тайна.
— Значит, что?то ты натворила и сбежала. Как это так — с бухты–барахты сесть на поезд и уехать, куда глаза глядят? Что там, нет у вас работы?..
Незнакомка склонила голову, но не как провинившаяся, а с обидой на то, что ей не верили, хотя говорила она правду.
— Как тебя зовут? — спросила бухгалтерша.
— Ольга.
— Оленька, ты не обижайся. Зоя Петровна — кадровик, она отвечает за прием на завод. Ей надо все знать о человеке.
Слушая разговор и все время посматривая на доверчивое лицо Ольги, бухгалтер все больше проникалась к ней материнской жалостью. Ее дочь, ровесница Ольги, училась в музыкальном училище в Краснодаре и она представила себе свою Аллочку в таком виде, в таком положении пришедшую проситься на работу не на швейную фабрику, где сам бог велел работать женщинам, а на кирпичный
завод. Это не вмещалось в ее понятии. Она переживала за незнакомую девочку.
— Ничего я не натворила, — вздохнула Ольга, видя, что ее не понимают. — Так случилось, что я должна была уехать из Долгополова. Ничего не украла, а уехала, чтобы устроиться на работу.
Ольга опять потупила глаза и уже начала сомневаться, что ее примут на завод, а жить на что?то надо, и надо где?то ночевать. Она надеялась сразу устроиться в заводском общежитии, пока найдет где?нибудь себе угол в станице.
— Ты где?нибудь работала?
— Заведующей клубом в колхозе.
— Образование?
— Десять классов.
— Рабочей пойдешь? Подсобной?
— Пойду, — сразу, не раздумывая, ответила Ольга.
Другого выхода у нее не было. Мелькнула надежда
пристроиться хотя бы на первые дни, чтобы оглядеться на новом месте и не чувствовать себя бездомной, никому не нужной, что ее больше всего пугало только из?за того, что она не могла жить на улице.
О том, что она несчастный человек в этом мире, Ольга еще не думала. Запросы ее были весьма скромные — устроиться на работу и переночевать в любом общежитии. О большем она не помышляла в первый день на Кубани.
Услышав ее согласие, обе женщины переглянулись.
— Предупреждаю — работа тяжелая, грязная, пыльная… Кирпичи, глину таскать, вагончики опрокидывать — дело не женское. А другого тут ничего нет. Женщины там работают, кому деваться некуда, так они привыкли к тяжести, у них все позади, а тебе еще детей рожать. А так в основном там мужики и многие после срока. Да и заработки у подсобных рабочих — кот наплакал. Это — чтобы ты знала.
Инспектор по кадрам могла бы ей рассказать многое из своей нелегкой жизни, ожесточившей ее. Так и напрашивалось сказать Ольге: «У меня вот от тяжелых сырых кирпичей, которых я здесь перетаскала не на один дом, нет своих детей и врачи говорят, что не будет». Но заводу требовались рабочие и она не могла ее отговаривать.
— Оленька, ты не торопись, подумай, может что- нибудь другое найдешь, — советовала бухгалтер.
— Я согласна. А общежитие у вас есть?
— Есть, но там одни мужики. Пьют они там день и ночь, дерутся… Туда лучше не показывайся.
— Нет, я туда не пойду, — сразу ответила Ольга.
Ольга уже испытала горе, слишком много обид, зла,
глухой деревенской забитости, разных поверий и житейских невзгод, выпавших на ее сиротскую долю. В полной мере она этого еще не сознавала в свои годы, когда вся жизнь была впереди, но на сердце помимо ее воли уже откладывалась жестокость мира, в котором она жила и предстояло жить.
Ожесточится ли она или останется человеком с доброй душой — время покажет. В ней была велика природная надежда на лучшую долю, как и у каждого человека, что вся неустроенность пройдет, как только начнет сама зарабатывать себе на хлеб. Она не могла не тянуться, как молодой цветок, стоя на подоконнике, к свету, к теплу. Это и была ее естественная, заложенная в человеке, сила к жизни, преодолевающая все житейские трудности.
— Где ты будешь ночевать? — спросила бухгалтер. — У нас же нет гостиницы, нет и вокзала.
— Переночую у той тетечки.
— А что это за тетечка? — теперь уже начала добиваться бухгалтер. — Может, у нее там притон, заманивает к себе вот таких цыплят, как ты?
— Нет, она не такая, — уверенно ответила Ольга.
— Если у нее не выйдет, приходи ко мне, — предложила бухгалтер. У меня переночуешь.
— Спасибо, я пойду к ней.
— Ну, смотри…
Ольга написала заявление о приеме на работу, заполнила учетную карточку, оставила свой паспорт у инспектора и ушла с наказом — завтра прийти к ней. Она должна познакомиться с мастером, у которого ей предстояло работать.
Как только она закрыла за собой дверь, обе женщины пустились в рассуждения об Ольге, свалившейся, как снег на голову.
— Смелая девица, — сказала инспектор.
— Дитё, — не согласилась бухгалтер. — Попадет в смену мужиков, они ее быстро облапошат. А личико у нее симпатичное, не обветренное. В своем убранстве она выглядит замухрышкой. А приодеть бы ее — невеста.
Если бы этот разговор услышала Ольга, она бы зарделась от таких слов. Ничего подобного она о себе не ведала.
— Ты хотя бы что?нибудь другое ей предложила, чтобы она осмотрелась, — подсказывала бухгалтер. — Она же не представляет, что с ней будут творить. Мне жутко становится от того, что она там услышит. Может, какой- нибудь посыльной в канцелярию?.. Грамотная девочка, десять классов…
— Ничего у меня нет. Только разнорабочие. Пускай посмотрит, как трудится его величество рабочий класс страны Советов. Комсбмолка. Это ей будет полезно.
— Зоя, что ты говоришь? Полезно другим, шатающимся, болтающимся.
— Знать будет, почем фунт изюма, то бишь, буханка черного хлеба.
— Там же сплошной мат. Они же разучились по–человечески говорить. Я бы ей просто отказала.
— Нужны рабочие руки. Директор все уши прожужжал — не можешь найти рабочих. Пусть посмотрит из своего окна на кадру, таскающую сырые кирпичи и гогочущих мужиков. Может, у него сердце ёкнет.
— Ты цыпленка бросаешь в клетку к удавам. Я тебя не понимаю, как ты можешь посылать дитя к уголовникам?
— А ты можешь из?за жалости прибавить ей зарплату?
— Не могу. Но и у тебя на душе должны кошки скрести из?за того, что ты направляешь девочку носить кирпичи, куда и калачом никого не заманишь. Сломается она там, как тонкая соломинка. Забыла ей сказать, чтобы она шла побыстрее со своим чемоданом, пока светло, и вообще не ходила в темноте. Ты же знаешь, что у нас творится.
