— А я к вам с добром, — сказал Павлухин.
— Извините, — смутился Зилотти, пряча оружие. — Но об «Аскольде» так много ходит дурных слухов.
— Отчасти правда, — кивнул Павлухин. — У нас расстроен не только рояль. У нас расстроена служба. Если вы приложите старания, чтобы наладить боевую службу на крейсере, то мы вас, гражданин кавторанг, всегда поддержим…
— Кто это вы?
— Мы — команда крейсера. И мы — большевики.
— Много вас здесь?
— Я… один. И трое сочувствующих. Остальные вне партии, но примыкают к Ленину… Я не шучу, это правда!
Зилотти до самых глаз натянул на себя одеяло.
— Служа, я могу быть только очень требовательным.
— Требуйте… «Аскольд» служит революции!
— Но я бежал от революции. Я бежал от нее…
Павлухин показал рукою на черный квадрат салонного окна:
— Дальше бежать некуда. Здесь Россия кончается, мы живем с самого ее краешка. Дальше — океан, и… все! Амба!
На следующий день дали побудку в семь («Вставать, койки вязать!»). Был завтрак — на спущенных столах. Нарезали хлеб пайками; одна банка корнбифа — на четверых. Ну еще сахар.
Павлухин велел Ваське Стеклову отнести порцию в салон.
— Не спорить! — сказал он. — Командир есть командир! Он имеет право сидеть не за одним столом с нами.
Как всегда, ехали с берега спекулянты, «баядерки» и базарные бабы. «Аскольд» не принял катер под свои трапы.
— Отходи! — велели с вахты. — У нас анархии нету!
— Чтоб ты потоп, проклятый! — ругались бабы, и катер потащил их на «Чесму» (там волокитничали по- старому).
…В штабе Главнамура — в который уже раз! — обсуждался вопрос о полном разоружении «Аскольда». Естественно, дело передали в Мурманский совдеп.
— Можно? — спросил Юрьев.
— Вы уже вошли, — недовольно заметил Зилотти.
Юрьев размашисто отряхнул с кепки растаявший снег.
— Демократическая привычка! — засмеялся. — Вхожу смело.
— Очень дурная привычка, — ответил кавторанг; он не предложил ему сесть. — Итак? — сказал, поглядывая с недоверием.
Юрьев выложил перед ним бумажонку.
— Что такое? — спросил Зилотти, не читая.
— Резолюция Мурманского совдепа…
— О чем она?
— Совдеп постановил: крейсеру «Аскольду» сдать боезапас на базу полностью, под расписку Чоколова, начальника базы…
«Вжик-вжик» крест-накрест — и резолюции не стало.
Зилотти швырнул обрывки под стол.
— Еще что? — спросил. — Нет, нет, не нагибайтесь. На это есть на кораблях вестовые — они все подберут… Вы не лакей?
Юрьев выпрямился, задыхаясь от гнева.
— Вы… вы… За мною стоит Советская власть! — выпалил он. — А что, интересно знать, стоит за вами?
— За мною… За мною команда крейсера первого ранга «Аскольд», которым я имею честь командовать. И за мною, как это ни странно звучит, большевистская резолюция ревкома этого крейсера: боезапас НЕ СДАВАТЬ!
Юрьев уже отвык от унизительных положений, его даже зашатало.
— А как вы, сударь, думали? — закричал на него Зилотти. — Ваш дурацкий совдеп чего желает? Чтобы я командовал пустой коробкой? Ваша резолюция — это предательство интересов России!
Юрьев повернулся к дверям.
— Стойте! — задержал его Зилотти. — Вы куда?
— На берег.
— Посторонним лицам, — отчеканил кавторанг, — не дано право самостоятельно разгуливать по кораблю. Это не бульвар! Я вызову рассыльного, и он проводит вас до трапа.
В сопровождении вахты, словно под конвоем, Юрьева довели до трала. Внизу прыгал, стуча обледенелым бортом о привальный брус крейсера, главнамурский истребитель. Юрьев еще раз с сомнением оглядел чистую палубу «Аскольда».
— Мы эту самостийную лавочку прихлопнем! — сказал на прощание. — Гуд бай, братишечки… — И укатил.
Глава четвертая
Брестские переговоры о мире, которые возглавлял с советской стороны наркоминдел Троцкий, имели несколько ступеней, и с каждой ступенькой все наглее становились немецкие генералы. Казалось, еше немного, и терпение русских лопнет: молодая страна снова развернет штыки на кайзера.
Этого ждали и бывшие союзники России. Решительно вмешаться в русские дела они пока не могли: Западный фронт против Германии еще потрескивал, весь в рискованных изломах, — Антанте очень не хватало сейчас именно русского выносливого бойца на фронте Восточном.
Но позиция Ленина была тверда: мир!
Впрочем, мир еще не был подписан. Требования Германии становились невыносимы и…
— И не надо ругать большевиков, — сказал Уилки. — Выругать их мы всегда успеем. Наоборот, надо изыскивать всевозможные случаи для контакта с ними. Кто знает? Нервы большевиков могут не выдержать, они лопнут, и тогда у Ленина останется лишь один путь: в союзе с нами продолжать войну до полной победы…
Адмирал Кэмпен ответил Уилки:
— Я могу только уважать господина Ленина. Видит бог, Ленин — христианин лучше всех нас! Но его заповедь нам ни к черту сейчас не годится! Мистер Троцкий, конечно же, склонен к авантюрным разрешениям. Однако его выражения о мире легче всего укладываются в нашу обойму. Мы должны быть последовательны… Не правда ли? Какова первая стадия работы?
— Первая стадия, сэр, это Главнамур во главе с Ветлинским.
— Главнамур изжил сам себя… Вторая?
— Мурманский совдеп с Юрьевым во главе.
— Тоже близится к завершению… Третья?
— Вывеска будет приличной: «Народная коллегия».
— Басалаго вполне осознал свою ответственность?
— Да, он готов.
— Тогда в чем же дело?
— Завтра будет метель, — ответил Уилки. — Я говорю: будет, хотя и не ручаюсь, ибо этот прогноз исходит не от меня, а только от службы синоптиков.
Разговор происходил в адмиральском салоне на линкоре «Юпитер». Привычные сквозняки гуляли по растворенным отсекам.
Итак, завтра будет метель. Кажется, она уже начиналась, она уже нападала с океана на неуютный и грязный город, кое-как раскиданный в изложине печальных полярных сопок.
Метель, метель, метель….
Юрьев долго стучал ногами по полу, вдевая ботинки в узкие галоши. Рассовал по карминам пальто
