способных придумать и новое оборудование, и новые изделия, производимые на нём. Формирование научных и инженерных школ требует многих поколений. А тот, кто хочет устоять на ногах в мире высоких технологий, тот должен, словно Алиса, бежать со всех ног, опережая неутомимое время.
В 1947 году Лаврентьев сделал на сессии Академии наук доклад «Пути развития советской математики». В докладе он призвал к скорейшему созданию института вычислительной техники. И это во времена борьбы с кибернетикой! Ведь уже тогда, задолго до «Суммы технологий» Лема, Лаврентьев понимал: мир будущего контролирует тот, кто владеет технологиями электронными.
В области военного строительства академик был привлечён и к атомному проекту: исследовал динамику облака ядерного взрыва, развивал теорию автомодельного движения турбулентных вихревых колец. Его интересовали и мирные задачи: волны на воде и гашение их дождём; возникновение и развитие гигантских морских волн (цунами); борьба с лесными пожарами; предотвращение загрязнения рек; экология строительства; достоинства различных электронно-вычислительных систем; организация научных исследований; методика преподавания в высшей и средней школе.
По инициативе Лаврентьева в январе 1963 года в Академгородке создана специализированная физико- математическая школа-интернат при Новосибирском государственном университете. Но много ли ныне таких школ по стране? Хватит пальцев на руках, чтобы пересчитать. Даже если учесть созданные впоследствии тем же Лаврентьевым химическую школу и клуб юных техников.
Самое слабое звено российской системы образования — мотивация к обучению. Сегодня она в нашей стране начисто выкошена. Просто потому, что значительная часть рабочих мест не требует образования вообще, а на многих других — вроде бы современных — можно обойтись натаскиванием на простейшие действия вроде нажатия кнопок.
Кардинал Ришельё, первый министр Франции времён Людовика XIII, сказал как-то: «Одно из величайших благ, каких только можно добиться для государства, — это дать каждому ровно такое занятие, к какому он пригоден». Министр образования России, по-мое- му, весьма низко запрограммировал степень пригодности взрослеющих россиян.
Нобелевский лауреат, физик Филипп Андерсон ещё в конце 1990-х отмечал общую тенденцию деградации и для западного общества. Там на уровне людей, принимающих решения, сложилась вера: новые научные революции невозможны, и, стало быть, всяческие усилия по поддержке фундаментальных дисциплин бессмысленны. Основная задача действующих учёных заключается, по их мнению, всего лишь в уточнении раз достигнутых результатов в рамках общепринятых парадигм.
«Мы не должны позволить сбыться пророчеству о конце науки, — пишет Андерсон. — Всякий раз, когда наука даёт ответ на какой-то вопрос, возникают другие, и этот процесс не имеет конца. Сейчас нам больше всего нужны не те, кто умеет отвечать на старые вопросы, а те, кто умеет задавать новые. Лучший способ предотвратить конец науки — всемерно поддерживать наиболее творческую и оригинальную молодёжь. Этого сейчас НЕТ. Но должно быть».
НЕТ — не только на Западе, хотя они этим в отличие от нас озабочены!
Я счастлив, что лично общался с Михаилом Алексеевичем Лаврентьевым. Я счастлив, что учился в лаврентьевской ФМШ. Я счастлив, что моя Родина — СССР — давала шанс на обязательное, унифицированное и лучшее в мире среднее образование всем советским детям, независимо от того, где они родились, в городе или деревне, кишлаке или ауле.
Не лишайте же этого счастья детей современной России!
Прикладная польза фундаментального
Поговорим о проблемах среднего образования. Системы преподавания можно разделить по-разному, но самая болезненная демаркационная линия делит образование на две основные системы, конкурирующие в борьбе за место под солнцем, то есть бюджетом. Условно одна — «фундаментальная», а вторая — «прикладная».
«Фундаментальная» система образования — это, во-первых, минимальный набор конкретных правил, положений и фактов, и во-вторых, максимальный упор на то, чтобы из этих оснований человек смог логически воссоздать любое необходимое ему строение знаний, поэтажно и поэтапно. Например, в системе Евклида из нескольких постулатов возникает огромная система геометрии.
«Прикладная» система образования — это когда человеку даются конкретные навыки в неких узких рамках его будущей компетенции.
Гео-метрия — дословно — измерение земли. Хотя изначально она подразумевала именно эту конкретную работу, сфера возможностей геометра, опирающегося на развитую науку, разнообразна. Он применит свои методы и в строительстве, и в наблюдении за перемещением небесных тел, и в навигации, координации путешествий и транспортных перемещений. Землемер же будет мерить свой участок земли, его учат именно этому. Мы с упорством одержимых стараемся воспитать землемеров, но не геометров!
Ещё эти системы я бы определил как мужскую и женскую. Мысль о женской и мужской стратегии проскальзывала ещё в 1960-х годах у Вигена Артаваздовича Геодакяна в его эволюционной теории пола. Условно говоря, женская стратегия — приспосабливаться к миру. А мужская — мир приспосабливать под себя, менять его. И во взаимодействии этих крайностей — правой и левой — выживает людской род.
Сейчас мы кинулись обезьянничать — сдирать школьную программу с американской и внедрять её на отечественной почве. Но как водится, благими намерениями устлана дорога в ад. Наши узколобые деятели от образования взяли только прикладной фрагмент американской системы. В Штатах есть ведь и элитные школы, как раз там и дают фундаментальное образование. Даже средние школы Америки далеко не выхолощены, как может показаться. Просто у них есть негласное деление на потребителей и производителей. Одних учат с калькулятором работать, а другие сами этот калькулятор создают.
У нас же в России почти не осталось элитных школ по фундаментальным дисциплинам, недостаточно и таких университетов, как в США. Резкое снижение качества школьного преподавания математики и физики, провалы в базовом среднем образовании приводят к падению интеллектуального уровня студентов даже в прославленном МИФИ.
Мы в силу разных причин не способны подобно Америке выкачивать интеллектуалов из-за своих пределов. Напротив, своё ценное мы отдаём Западу и остаёмся ни с чем на фоне полной потери мотивации к образованию фундаментальному. О каком инновационном развитии может идти речь, если в стране сызмальства насаждается потребительство!
Власть обязана вернуть системе отечественного образования всё самое лучшее, что в ней было с советских времён, и запретить бессмысленное вредоносное подражательство зарубежным образцам.
«Избытка знаний не бывает, потому что никому не дано предугадать, что потребуется человеку в его последующей жизни», — сказал однажды академик Людвиг Дмитриевич Фаддеев.
Японцы последние несколько лет подряд уже опережают американцев в науке и технике, поскольку фундаментальное образование там норма, правило, обязанность. В Америке отказались от домашних заданий ученикам, а в Японии считают их необходимыми. Естественнонаучные дисциплины в Японии изучают все и на протяжении всех десяти лет учёбы, а в Америке — по выбору. Нет в японской школе и разделения на потоки. Школьный год там составляет 240 дней — против 180 американских. Япония — древнее и традиционное общество, где высоко и крепко держат интеллектуальную планку.
У нас же, по-моему, в системе образования со времён Беловежских соглашений всё делается исключительно, чтобы превратить народ в собирателей бананов. Да вот бананы при нашем климате не растут, так что России самой природой предначертано строить атомные ледоколы и ракетоносцы. Но кто ж их стро- ить-то будет, когда уйдёт советское поколение?
Разумеется, фундаментальное образование требует постоянных вложений, но мы предпочитаем вкладывать нефтедоллары в экономику чужих стран с риском прогореть, едва внепланово упадут цены на энергоносители.
Кардинал Ришельё прозорливо писал:
«Я знаю, что в крупном государстве необходимо всегда иметь в запасе деньги на непредвиденные расходы... Но подобно тому как необходимо заботиться о собирании денег для удовлетворения государственных нужд и добросовестно их сократить при отсутствии причин для расходования, не менее необходимо свободно их тратить, если того требует общественное благо, и делать это к месту и вовремя.
Зачастую урезывание в таких случаях дорого обходится государству и заставляет терять невозвратимое
