уровне рефлексии позволила ему принять творческое решение, по тем временам совершенно неожиданное.
Принесённую депешу он прочёл в центре зала. И, лихорадочно сунув её в карман, бросился продавать все правительственные ценные бумаги, которые у него – как и у любого биржевика – к тому времени были.
Надёжность и оперативность Ротшильдовой информационной службы к тому времени была общеизвестна и многократно подтверждена. Если великий банкир, повинуясь полученным сведениям, продаёт британские обязательства – значит, Британия проиграла. Избавляться от облигаций побеждённого бросились все. За считаные минуты бумаги стали ненамного ценнее той самой бумаги, на которой были напечатаны.
И тогда, повинуясь незаметному знаку банкира, десятки его тайных агентов занялись скупкой. Вскоре Ротшильд покинул биржевой зал обладателем чуть ли не всех обязательств британского правительства. А ещё через несколько часов биржевики рвали на себе волосы, узнав, от каких сокровищ только что избавлялись за бесценок.
Впрочем, это был не последний творческий манёвр легендарного финансиста. Чего-чего, а денег ему хватало и до Ватерлоо. А вот чего не хватало предельно остро – так это общественного признания. Еврей со множеством родственников на континенте особым уважением замкнутой британской дворянской касты не пользовался. Даже несмотря на то, что его род ещё в Средние века обзавёлся титулом баронов Священной Римской империи германской нации. Сама эта империя, только что исчезнувшая под натиском всё того же Наполеона, уже не освящала красный щит (rot schield) на баронском гербе своим авторитетом.
С биржи Ротшильд отправился в министерство финансов. И попросил оплатить ему все государственные обязательства не по номиналу, а всего лишь по той бросовой цене, по которой он их скупил. Да и то лишь потому, что правительство Британии не вправе что бы то ни было принимать вовсе безвозмездно.
Но разницу между номиналом и ценой скупки Ротшильд всё же получил. Разумеется, не деньгами. А новым – уже чисто британским – титулом, доступом в высшие круги общества и власти, возможностью в дальнейшем заключать контракты с правительством в приоритетном порядке… Да мало ли выгод может получить человек, столь творчески распорядившийся зависимостью государства от себя!
Банк Ротшильдов процветает до сих пор. Достаточно напомнить, что он входит в пятёрку финансовых организаций, ежеутренне определяющих цену золота на лондонском – и, следовательно, на мировом – рынке. Основы могущества этого банка были заложены ещё в глубоком Средневековье тысячами сделок с мелкими германскими князьками. Но непревзойдённым его сделал именно тот из Ротшильдов, который оперативной информацией и собственными творческими ходами подчинил себе на несколько часов усилия двух могущественнейших империй [70].
Перекресток тупиков
Недавно обнародованный очередной план президента Соединённых Государств Америки Барака Хусейна Барак-Хусейновича Обамы уже принят к исполнению. Американские и союзные вооружённые силы наступают на ключевые позиции талибов. Но не ради полного их сокрушения, а только во избежание ударов в спину при неизбежном в скором будущем уходе из Афганистана.
Сходным образом в 1988–89-м советские войска громили опорные пункты противника, создавали собственные – но стратегической целью была расчистка коридоров для вывода живой силы и техники.
Кстати, в защите одного коридора отличилась 9-я рота 345-го отдельного парашютно-десантного полка. При обороне высоты, контролирующей дорогу между городами Гардез и Хост, из 39 человек погибли 6 и ранены 28. Совместными действиями десантников и (по их указаниям) артиллерии и авиации уничтожены многие сотни врагов. В Хост прошли тысячи грузовиков со снабжением для войск и горожан. Воинский подвиг эффектно оболгал Фёдор Сергеевич Бондарчук: в его фильме «9-я рота» наши бойцы сидят на высоте без всякой цели, а в конце концов гибнут без поддержки, всеми забытые.
Вероятно, американцы учтут наш опыт и организуют вывод войск без особых потерь. Как и мы учитывали британский опыт. Едва ли не весь XIX век британские войска в Индии проводили то в походах по Афганистану, то в их подготовке. Напомню: доктор Джон Хэмиш Уотсон познакомился с детективом Уильямом Скоттом Шёрлоком Зайгёровичем Холмсом, когда ушёл из армии в отставку по состоянию здоровья, подорванного ранением в очередном афганском походе.
Обычно первого же возвращения без политической победы и даже без трофеев хватает, чтобы впредь либо вовсе не воевать с упрямым соседом, либо подготовить полный его захват. А тут великая империя с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом наступает на одни и те же грабли.
Но если впоследствии ещё две великие империи решили прогуляться по тому же садовому инвентарю – может быть, и британцы не так уж и ошибались?
Завоевать Афганистан всегда было несложно. Государственные структуры здесь никогда не располагали возможностью сформировать армию, способную сопротивляться сколько-нибудь серьёзному захватчику.
Армию надо прежде всего кормить. Афганские же гористые пустыни бесплодны даже по сравнению с соседними – тоже далеко не самыми плодородными на свете – землями. Рядовой земледелец с превеликим трудом может прокормить свою семью. На содержание – не говоря уж про обучение и снаряжение – полноценного воина понадобятся трудовые усилия целых посёлков. Вся страна не наберёт заметного войска.
Сходным образом в средневековой Европе целый посёлок мог снарядить и содержать в лучшем случае одного полноценного рыцаря – в броне (хотя бы кольчужной), с копьём и мечом, да ещё и с конём, способным выдержать весь этот груз. Грозные армии той эпохи признавали себя побеждёнными после потери пары десятков рыцарей – ибо это действительно была ощутимая доля их боевой мощи. Но афганские земледельцы даже по сравнению со средневековыми европейцами – нищие. Потому и завоевать их несложно.
С другой стороны – что завоевателю с этими нищими делать? Чужаку они при всём желании отдадут не больше, чем своим правителям. И новым правителем стать несложно – но опять же много не заработаешь. Вскоре после завоевания всё равно придётся уходить – на поиски владений повыгоднее.
Правда, в новый завоевательный поход можно взять афганцев в качестве бойцов. Привычные к голоду и жажде, они даже тяготы воинской жизни воспримут как подарок судьбы – лишь бы новый хозяин кормил их пощедрее. Но у таких новобранцев нет никакого опыта совместной деятельности: на своих клочках земли они трудились поодиночке или в лучшем случае семьёй. Пока их ещё обучишь действиям в боевом строю! А кормить-то уже надо. Так что завоеватели, уходя из Афганистана, прихватывали разве что немногих добровольцев.
Нищета препятствует внедрению новых технологий – в том числе и сельскохозяйственных. Отсутствие новых технологий консервирует нищету. Афганистан был нищим в 330-м году до нашей эры, когда Александр III Филиппович Аргеад основал там Кандагар. И остался столь же нищим в 1893-м году нашей эры, когда Хенри Мортимёр Хенри-Мэрионович Дъюранд согласовал с эмиром Абдул-Рахманом границу между Афганистаном и Индией. Ныне афганские власти полагают линию Дъюранда нелегитимной.
Почему полагают – понятно. Основное население Афганистана – пуштуны – едва ли не наполовину кочевое, поскольку в тех краях оседлый земледелец живёт немногим лучше кочевника. До установления жёсткой границы афганцы довольно часто ходили в сопредельную – и куда более богатую – Индию не столько в составе торговых караванов, сколько ради грабежа. Их не удерживали даже вероисповедные соображения: северовосток Индии исламизирован так давно, что перед уходом оттуда в 1947-м британцы выделили его в отдельное государство Пакистан. Причём немалую долю тамошнего населения составляют те же пуштуны – и не видят причин ограничивать своё кочевье.
Зато оседлым жителям Пакистана – и прочих сопредельных с Афганистаном стран – кочевники не по нутру. Ведь на сколько-нибудь плодородных землях рождается куда больше, чем в афганских пустынях. Есть что терять от каждого налёта грабителей. Поэтому соседям издавна приходилось защищаться от афганцев (как древним русичам – от кочевых печенегов, половцев и прочих бесшабашных степняков).
Лучший способ защиты – нападение. Если разгромить кочевников настолько, чтобы они несколько лет
