пришло в голову. А в голову ей пришло название острова, про который она до этого в каком-то журнале читала. Так что тебе, внучка, еще повезло — могла бы тебя назвать как-нибудь совсем непотребно!
Мартиника фыркнула, но ее мать неожиданно обиделась.
— Ты же знаешь, что я выбирала имя! — сердито повернулась она к бабушке. — У меня их целых три было заготовлено, я не знала, какое ребенку больше подойдет! Просто мы все были уверены, что родится мальчик, вот и не придумали ничего для девочки. Марти, цыпленочек, не слушай бабушку, она тебе еще не такого про меня наговорит!
Бабушка почему-то тоже рассердилась: Марти даже показалось, будто бы она хотела погрозить матери кулаком, но в последний момент сдержалась. Но самым непонятным было не это, а то, почему мама была так уверена в том, что у нее будет сын? Марти хорошо знала, что даже сейчас невозможно абсолютно точно определить, мальчик или девочка должны родиться у беременной женщины. Откуда же у ее родных была такая уверенность насчет сына — ведь в те годы УЗИ вообще еще не было? Но расспрашивать дальше она не стала, вновь интуитивно почувствовав, что на эту тему близкие ей все равно больше ничего не скажут, зато настроение у них будет испорченно.
Лет в шестнадцать юная Чернышева увлеклась фантастической и мистической литературой — читала запоем все, что находила в библиотеках или дома у друзей. Именно тогда ее отношения с родными начали портиться. Ей казалось, что мама и бабушка с дедом недовольны всем: ее привычкой ложиться спать далеко за полночь и нелюбовью к ранним подъемам, из-за которой она время от времени позволяла себе прийти в школу ко второму уроку или даже вообще прогулять весь день, ее постоянным флиртом с парнями, ее желанием носить темные очки и вообще ее 'безалаберностью и легкомыслием', проявлявшимися, по их мнению, во всем, что бы она ни делала. Марти на их 'наезды' тоже отвечала не слишком почтительно — в общем, в семье вовсю процветал конфликт поколений. Но обычно ссоры все же длились недолго и заканчивались искренним примирением: Мартиника просто не умела долго сердиться на других людей, а ее домашние по-прежнему относились к ней с легким опасением и даже в пылу скандала не рисковали выводить девочку из себя.
Так продолжалось до того момента, пока бабушка, придя к Марти в гости и устроив, по своему обыкновению, 'ревизию' ее комнаты, не обнаружила у внучки под подушкой очередной роман о Дракуле. Она и раньше-то не была в восторге от того, что Марти читает 'всякую дурь', но обычно дело ограничивалось простым ворчанием. В этот же раз шум поднялся просто невообразимый. Бабушка кричала, что Мартиника через год заканчивает школу, что ей надо будет куда-то поступать, что ей надо учиться, а она вместо этого скатывается черт знает куда и плюет на родных, которые столько для нее сделали. Мать и дедушка пытались утихомирить разошедшуюся пожилую женщину, но тут Марти, совершенно не понимающая, почему из-за какой-то дурацкой книжонки ее обвиняют во всех смертных грехах, тоже обрела дар речи и завопила, что она свободный человек и имеет право читать все, что захочет, и никто не смеет ей указывать, на что тратить время.
— Да какой ты человек — такая же нечисть, как твой папаша!!! — рявкнула в ответ бабушка прежде, чем мать успела ее остановить.
Девушка открыла было рот для ответной колкости и так и осталась стоять молча. В доме вообще вдруг стало потрясающе тихо. Молчали все — и Марти, и трое родных ей людей. Молчали и, не мигая, смотрели друг на друга почти минуту. А потом Марти повела себя так, как и положено подростку, только что узнавшему нечто, не поддающееся немедленному осмыслению — хлопнув дверью, выбежала из квартиры и помчалась по улице, не видя ничего вокруг.
— Мама, ну что же ты наделала?! — успела она услышать полный отчаяния голос своей матери.
Глава III
В тот день она вернулась домой поздно вечером, извинилась перед всеми домашними и пообещала как следует взяться за учебу и вообще 'быть хорошей девочкой'. Перед ней тоже извинились и пообещали больше на нее не кричать. С ней вообще разговаривали на редкость мягко, как с тяжелобольной, и одновременно старались сделать вид, будто ничего особенного не произошло — просто рядовая ссора, какие время от времени бывают в любой, даже самой дружной семье. Мартиника приняла этот стиль общения и тоже повела себя так, словно они с бабушкой просто психанули из-за какой-нибудь ничего не значащей ерунды. О книжках — той, из-за которой вышел скандал, и других, написанных на эту же тему — никто в семье больше не упоминал.
Казалось, что все идет по-старому. Марти действительно стала больше внимания уделять школе и почти совсем отказалась от своего излюбленного 'ночного образа жизни'. Родственники были страшно рады и не забывали хвалить ее по любому, самому пустяковому поводу. Но на деле все понимали, что трещина в их отношениях, появившаяся во время той памятной ссоры, уже не зарастет, как ни делай вид, что ничего из ряда вон выходящего тогда не случилось.
Мартиника не сомневалась, что ее близкие поняли — она теперь знает, кем является на самом деле. Но она также прекрасно понимала, что расспрашивать их о своем происхождении бесполезно: один раз ее бабушка проговорилась, но теперь и она, и все родственники будут молчать, как партизаны. А потому девушка тайком от всех начала собственное расследование, незаметно изучив содержимое всех ящиков в комнате матери и в бабушкиной квартире. Она вряд ли сумела бы толком объяснить, что ищет: ее интересовали письма, номера телефонов, какие-нибудь мелочи, которые можно хранить в качестве сувениров — словом, что-нибудь, что могло бы дать ей хоть какую-то информацию об отце. Зачем ей это нужно, она тоже не смогла бы вразумительно ответить: просто чувствовала, что теперь, когда ей стало кое-что о нем известно, она обязана узнать и все остальное.
Поначалу 'раскопки', проводимые девушкой в мамином письменном столе, результатов не дали. Мартиника нашла множество писем и других бумаг, но ни к ней, ни к ее отцу они не имели абсолютно никакого отношения. А вот нижний ящик в бабушкином столе, всегда запертый на ключ, как оказалось, запирался не зря. Выбрав момент, когда бабушки с дедом не было дома, Марти наведалась к ним 'в гости', вооруженная шпильками, кривыми гвоздями и другими необходимыми для взлома замков 'инструментами'. Ей пришлось немало повозиться с ящиком, но это того стоило — открыв, наконец, бабушкин тайник, она обнаружила там толстенную пачку квитанций. Сложены они были в строгом порядке, от самых старых до совсем недавних, и означать могли только одно: кто-то уже много лет постоянно присылал ее семье денежные переводы из других городов. Суммы были разными, иногда побольше, иногда поменьше, но во всех случаях весьма щедрыми. Сроки, когда они приходили, строго не соблюдались: некоторые переводы следовали друг за другом с интервалом в две-три недели, а некоторых, судя по датам на квитанциях, мать ждала по полгода и больше. Названий городов, откуда она получала деньги, было несколько, но чаще всего повторялись три из них — Адлер, Воркута и Ленинград.
Аккуратно уложив квитанции на место, Мартиника вернулась домой и, полистав толстый потрепанный атлас, убедилась, что знания географии ее не подвели — все три города находились очень далеко друг от друга. Несколько минут девушка раздумывала, куда лучше ехать в первую очередь, но потом все же решила не торопиться и попробовать поискать еще какие-нибудь зацепки. С этой целью дома были перерыты стенной шкаф и антресоли и найдены потерянные в разное время туфля и двуцветный карандаш, а также спрятанный от матери в третьем классе дневник. Больше никаких подозрительных находок дома не обнаружилось, и Марти, готовая расплакаться от досады, принялась убирать произведенный ею разгром. До прихода матери с работы оставалось не больше получаса, когда девушка вдруг сообразила — письма и другие бумаги можно прятать в книгах! Первым ее порывом было броситься к книжным полкам и начать перетряхивать все тома по очереди, но она удержалась и заставила себя еще немного подумать. В какую книгу лучше всего положить секретную бумажку? Уж наверное, не в первую попавшуюся, а в ту, которую точно никому не захочется взять почитать. А таких книжек у них в доме было не так уж много: пара каких-то древних учебников по химии, еще более древний сборник чьих-то философских работ и оставшийся от советского прошлого первый том 'Истории КПСС'. С него-то Марти и начала очередной поиск.
Она несколько раз перелистала плотные, слегка пожелтевшие страницы, прежде чем заметила зажатый в середине книги крошечный кусочек бумаги, на котором были написаны десять цифр. Первые три
