копирования.
Признаваемые обществом права автора в разные эпохи изрядно различались. Даже концепция автора и авторства сформировалась далеко не сразу: скажем, творцы большей части мифов и легенд Древнего мира неведомы — и, похоже, это не беспокоило ни их современников, ни даже их самих. Но всё же мировой опыт постепенно определил набор правил, практически не отделимых от самого понятия творческой личности. Так, имя автора (или избранный им псевдоним) надлежит упоминать при каждом использовании его произведения (если только речь не идёт о цитате столь общеизвестной, что вся аудитория заведомо её опознает). Изменения, сделанные другими, и пропуски по сравнению с оригиналом следует явно отмечать (и по возможности объяснять). Вся совокупность подобных простых и общепризнанных обычаев на современном юридическом жаргоне именуется неимущественными авторскими правами.
Право же копирования (в юридическом сленге — имущественное авторское право) сейчас сведено к праву запрещать копирование. Что прямо противоречит единственному пути прогресса.
Человек отличается от прочих животных возможностью усваивать чужой опыт не только из непосредственного показа, но и через рассказ — в том числе и рассказ тех, кто сам этим опытом не обладает. Самое полное сегодня выражение такого способа передачи (и совершенствования!) опыта — наука. Основа разработки программ с открытыми исходными текстами — GPL (General Public License — общая общественная лицензия) — по сути, перевод вышеизложенных обычаев авторства, накопленных в основном наукой, на юридический жаргон, выработанный в имущественном праве, то есть ради защиты не столько нового творчества, сколько прибылей от размножения уже готового творения.
Копирайт ограничивает распространение опыта — то есть тормозит развитие человечества в целом. Правда, не навсегда. Но в нынешнем переменчивом мире 70 лет после смерти автора — распространённейший срок запрета на копирование — мало отличимы от бесконечности: недоступно всё нужное для ориентации в современной жизни.
Меж тем плоды творчества, не стеснённого запретом опираться на былые достижения, столь изобильны, что для безбедной жизни всё новых творцов вполне хватает даже малой доли, отчисляемой (чаще всего — доброхотно) от созданного прежними поколениями. Ибо создано ими всё общество со всей его материальной и духовной культурой.
Более того, многие странности современного искусства и техники проистекают как раз из опасения попасть под удар поборников копирайта. Не зря ещё Станислав Ежи Лец ехидно спрашивал: «Если хорошее старое побеждает плохое новое — это прогресс?»
Юридические уловки Microsoft — не только изощрённое издевательство над её клиентами, но и (независимо от намерений корпорации) удар по всему миру.
Поиск кривизны в колесе рулетки[47]
Вклад великого физика Альберта Эйнштейна в науку доселе остаётся предметом немалых споров — вплоть до обвинений в плагиате. Действительно, его самостоятельность несомненна разве что в Общей теории относительности. В прочих же своих трудах он в основном прояснял (или — как в прославленной дискуссии с Нильсом Бором по внутренней природе квантовой механики — помогал другим прояснить) физический смысл явлений и понятий, экспериментально найденных и/или математически обоснованных до него. Разница же между формой и смыслом очевидна далеко не каждому — и не только в физике.
Зато вклад Эйнштейна в околонаучный фольклор неоспорим. Он не только утвердил в массовом сознании образ великого учёного как чудака со странными манерами в затрапезном наряде (на чём я постоянно спекулирую), но и подкрепил этот образ множеством достоверных и легендарных историй. Так, однажды некая дама сказала: «Мой телефон очень трудно запомнить: 24361 (в те времена телефонные номера ещё были коротки)». Он немедленно ответил: «Что же тут сложного? Две дюжины и девятнадцать в квадрате». Вроде нелепо заменять краткое число долгой цепочкой расчётов — но ученому, ищущему внутренние закономерности разрозненных фактов, такой ход мысли привычен.
Около века назад прославился искатель подобных закономерностей — индийский математик Раманужан. Кто-то (фразу приписывают английскому математику Джону Иденсору Литлвуду, но сам он объявил эту атрибуцию ошибочной) даже сказал: «Для Раманужана каждое натуральное число — личный друг». В самом деле, стоило назвать ему число — и он тут же указывал множество особенностей, выделяющих его на общем фоне.
Недавно мне довелось выкачивать множество материалов из различных файлохранилищ. Для борьбы с автоматическими системами сбора информации в Интернете обычно используют систему САРТСНА (Completely Automated Public Turing test to tell Computers and Humans Apart — полностью автоматизированный тест Тьюринга для разделения компьютеров и людей). На экран выводится случайный набор цифр и букв сильно искажённой формы, под разными углами, на пёстром фоне — надо ввести этот текст на клавиатуре. Человек справляется, а вот нынешним программным распознавателям это пока не под силу (хотя уже придуманы некоторые трюки для обхода проверки).
Обработав несколько тысяч таких наборов, я обратил внимание: во многих из них мне видится регулярность. То цифры идут в порядке возрастания, то цифра повторяется несколько раз, то и вовсе текст симметричен…
Генераторы случайных чисел, используемые современными компьютерами (в частности, для формирования тестов САРТСНА), вполне надёжны. Строго говоря, генераторы эти псевдослучайны — основаны на строго детерминированных операциях, и выдаваемая ими последовательность рано или поздно начинает повторяться, а потому её в принципе можно вычислить заново. Но длина последовательности — до первого повтора — очень велика даже по компьютерным меркам, а законы её построения просты для компьютера, но не поддаются пересчёту «в уме». Доналд Эрвин Кнут посвятил тонкостям генерации псевдослучайных чисел громадный раздел своего фундаментального труда «Искусство программирования». Если его рекомендации сейчас нарушают, то только специально — например, ради ослабления криптографических систем. Так, разговоры по сотовому стандарту GSM декодируются в темпе произнесения на персональном компьютере десятилетней давности: разработку стандарта контролировали спецслужбы нескольких стран Западной Европы.
Я не сомневаюсь: тестовые комбинации, виденные мною, вычислялись без участия контрразведок. Выходит, я просто подмечаю закономерности, никем не предусмотренные, а образовавшиеся случайно.
Появление таких закономерностей неизбежно. В самом деле, если какая-то последовательность действительно случайна, то не может быть никаких помех появлению там любых комбинаций — включая и подчинённые какому-то правилу. Наоборот, если в последовательности данных не найдётся вовсе ничего закономерного — она не вполне случайна.
Именно таковы комбинации, выбираемые людьми, например, в качестве паролей. Кто в здравом уме (и не знающий всех этих математических нюансов) установит, например, пароль 12345678? Учёт подобных психологических правил заметно облегчает вскрытие чужих секретов.
Мне, конечно, далеко до искусства Раманужана. Тот бы, наверное, вообще не смог бы себе выбрать цифровой пароль — видел бы закономерности в любой комбинации. Но и для меня выглядела не вполне случайной добрая половина виденных мною, заведомо случайных чисел.
Ложную регулярность можно подметить, разумеется, не только в числах. Скажем, швейцарский психолог Херман Роршах подобрал десяток симметричных клякс сложной формы. По тому, какие образы обнаруживает человек в пятнах, можно многое узнать об его внутреннем состоянии. Тест Роршаха уже добрый век один из популярнейших в психологии.
Уильям Шейкспир устами Хамлета напоминает, сколь многочисленные образы можно разглядеть в облаках — и как быстро они меняются. Опытный царедворец Полоний не только по придворным рефлексам вынужден соглашаться: облако, указанное принцем, и впрямь напоминает то кота, то крота, то кита…
Столь же скоротечно меняются и графики бесчисленных биржевых сводок, кои мне приходится наблюдать в экономических новостях (как отмечал ещё Владимир Ильич Ульянов, политика — концентрированное выражение экономики, так что политическим консультантам вроде меня приходится
