без дела офицеры, а в углу солидные механики с утра до ночи распивали пиво. Оттуда слышалось:
– У меня приятель! Такой сукин сын, не приведи бог. Уже запатентовал в Питере свое изобретение. Особый пресс для глажения брюк. Матросня по субботам с утюгами по кораблям мечется. А тут сложил сразу дюжину, под пресс сунул – дерг, и готово! Складки, пишет, получаются идеальные. На выставке «Лиги Обновления Флота» сам государь император выразил ему высочайшее внимание… Теперь за этот патент он оторвет!
Панафидин зевнул. Конечно, никто не спорит: складки на штанах необходимы, но если «Лига Обновления Флота» начала возрождение флота со штанов, то эти господа офицеры еще не скоро дождутся свободных корабельных вакансий. А на соседней койке лейтенант с «Новика» припадал к гитаре:
Мичману все надоело. Решил прогуляться. Надел свежий воротничок с лиселями. Прицепил кортик. Взял в руку перчатки.
– Вы не знаете, что сегодня в Морском собрании?
– Лекций никаких, – ответил сосед. – Библиотека открыта. Ну и ресторан, как водится… не без этого!
На улице мичман купил с лотка пачку папирос «Дарлинг» (10 штук – 20 копеек), прочел на коробке стишата: «С тех пор как „Дарлинг“ я курю, тебя безумно я люблю». На минуту Панафидин представил себе поэта, который, содрогаясь в муках творчества, надеется заработать трешку на пропитание. Черт побери! Один соблазнил императора складками на штанах, другой убедил табачного фабриканта в своей гениальности. Каждый сверчок старается занять свой шесток.
В библиотеке Морского собрания он просмотрел последние газеты, ничего не выделив из них примечательного, кроме того, что южная часть Сахалина уступалась японцам, а Витте, сделавший японцам эту уступку в переговорах, получал титул графа. Ну что ж! Был князь Потемкин-Таврический, был Суворов- Рымникский, был князь Кутузов-Смоленский, теперь русский народ осчастливили явлениями «графа Полусахалинского».
– Мне смешно, – без смеха сказал мичман.
Перед матросом-калекою, служителем библиотеки, Панафидин выбросил на поднос рубль, и матрос ему поклонился:
– Спасибо, ваше благородье. Кормиться-то надоть…
Мичман проследовал в ресторан и в дверях ресторана, почти нос к носу, столкнулся с Игорем Житецким, который обдал его запахом лоригана, а идеальный пробор в прическе Житецкого лоснился от превосходного бриллиантина.
Друг гардемаринской юности широко распахнул объятия:
– О, Сережа! Милый ты мой, как я рад…
Панафидин даже отступил назад в удивлении:
– Ты? А я ведь, Игорь, искал тебя.
– Где?
– По всей Японии, среди пленных с эскадры адмирала Рожественского. Но не нашел… Кладо тоже не обнаружился.
– А меня на эскадре и не было, – спокойно отвечал Житецкий. – Неужели я такой дурак, чтобы влезать в эту авантюру? Николай Лаврентьевич тоже не верил в успех Зиновия.
– Но ехали-то вы на эскадру Рожественского.
– Мало ли что! Важно было уехать… Что мне здесь, в этой дыре? А в Питере жизнь бьет ключом. Такие перспективы… захватывающие! Именно теперь, когда от флота остались разбитые черепки, кому, как не нам, молодежи, делать карьеру? Ведь уже ясно: старики опростоволосились при Цусиме, на смену этим архивным дуракам приходит новое поколение… такие, как мы!
Только сейчас Панафидин заметил на плечах Житецкого эполеты лейтенанта, а на груди приятеля, подле Станислава, посверкивал эмалью и орден Владимира (правда, без мечей).
– За что? – спросил он, стукнув ногтем по ордену.
Житецкий прикинулся наивным юношей:
– Даром не дают. Делали для победы все, что могли. Не всем же стрелять из пушек… Ну, ладно. Об этом потом. Ты сюда? – Он показал в зал ресторана. – Тогда мы еще увидимся…
Панафидин засел в углу ресторана перед бутылкой коньяку. Старая обида ворочалась в душе, почти физически ощутимая. Конечно, зависть ни к чему, но… «Уже лейтенант!»
– Ладно, – сказал он себе, залпом выпивая две рюмки подряд. – Черт с ними со всеми. Поныряю на подлодках с полгодика и заслужу эполеты лейтенанта…
Вернулся в ресторан Житецкий и, проходя мимо, с дружеской лаской обнял его за плечи:
– А чего ты в углу? Пойдем за наш столик. У меня там своя компания. Собрались люди полезные… для тебя тоже.
Панафидин до краев наполнил третью рюмку.
– Игорь, ради чего ты вернулся во Владивосток?
– А ты не догадываешься, дружище?
– Признаться, нет.
– Я приехал свататься к Вие Францевне. Можешь считать, что приглашение на нашу свадьбу тобою уже получено…
Коньяк глухо шумел в голове мичмана.
– Поздравляю… приданое богатое, не правда ли?
На лице Житецкого отразилась гримаса отвращения:
– Дело не в деньгах, и ты меня хорошо знаешь. Дело в чувствах, а Вия Францевна давно испытывает их ко мне.
– А ты?
– Что я?
– Испытываешь?
– Безусловно. Чувства проверенные. И временем. И расстоянием. Ну, пошли, пошли, – тянул он Панафидина за свой столик. – Собрались свои люди. Вон, видишь, и каперанг Селищев из отдела личного состава. Если у тебя трудности с вакансией, мы сейчас за выпивкой все и обсудим…
В названном Селищеве мичман узнал того типа, который энергично и здравомысляще затачивал штабные карандаши.
– Иди к ним, – сказал он Житецкому. – Я потом…
Коньяк электрическими уколами осыпал его тело. В шуме множества голосов он улавливал тенор Житецкого:
– Господа! Каждый индивидуум на Руси – кузнец своего счастья. Если вы хотите иметь успех в жизни, постарайтесь заранее выбрать себе хороших родителей, дабы еще в эмбриональном состоянии ощущать всю прелесть будущего бытия…
– Браво, Житецкий, браво! – поддержал его Селищев.
Панафидин рывком поднялся из-за стола. По прямой линии, никуда уж не сворачивая, мичман двинулся на таран этой компании хохочущих негодяев и, устремленный к цели, почти сладостно содрогался от праведного бешенства…
–
– Что снять?
– Вот это все – и эполеты и ордена.
За столиком стало тихо. Ресторан тоже притих. Панафидин, ощутив общее внимание, уже не говорил – он кричал:
– Ответь! Почему всем честным людям на войне всегда очень плохо и почему подлецам на войне всегда хорошо?
Лицо Житецкого стало серым, почти гипсовым.
– Ну, знаешь ли, – пытался он отшутиться. – Это уже не благородный флотский «гаф», а скорее обычное
