О положении в биологической науке

в особенности, темпов эволюции отдельных прогрессивных филогенетических ветвей. Это справедливо, однако, и для всего процесса эволюции в целом» (стр. 382).

Мне кажется, что я первый из дарвинистов отметил ускорение процесса эволюции, а не ее затухание.

Между прочим, Презент приписал мне резервную адаптацию.

Никогда и нигде я не говорил и не мог говорить об этом, так как я постоянно полемизировал с генетиками именно потому, что я считаю все мутации вредными и, значит, не мог говорить об адаптивных мутациях и их накоплении в резерве.

Я ввел понятие резерва наследственных изменений именно в противовес представлению о генофонде. Если генофонд – понятие статическое, то резерв – понятие динамическое. В резерве не только растрачивается наследственный материал, а идет непрерывное накопление наследственных изменений. Я говорю в «Факторах эволюции» (стр. 191-192 и далее) очень подробно о накоплении резерва за счет мутирования, распространения мутаций, комбинирования их и преобразования в сложные наследственные изменения. Особенно свободно накопление наследственных изменений идет в условиях доместикации; значит у прирученных животных и культивируемых растений мы имеем максимальное накопление наследственных изменений, что подробно у меня разбиралось в книге «Организм как целое» (стр. 75- 80).

Ценными я никогда не считал отдельные мутации. Я посвятил специальную книгу вопросу о том, что организм эволюционирует как целое и только изменения организации в целом могут быть полезны для обладателя этих изменений. Отдельные, частичные изменения не могут быть полезны. Поэтому любая мутация вредна и никогда я не мог говорить о выискивании отдельных мутаций, и тем более рекомендовать это селекционерам. Я всегда говорил о сложных мутационных изменениях. Зачитаю некоторые цитаты, чтобы это было совершенно ясно:

«Проблемы дарвинизма», стр. 223: «В этой связи мы должны также обратить особое внимание на то обстоятельство, что в природных условиях естественный отбор никогда не имеет дела с отдельными мутациями».

На следующей странице: «Если все мутации, взятые в отдельности, как правило, вредны, т.е. связаны с нарушением установившихся соотношений, то это ясно показывает, что ни одна мутация сама по себе не является этапом на пути эволюции. Процесс эволюции ни в коем случае нельзя себе представлять (как это делают защитники мутационной теории) результатом простого суммирования мутаций. Каждая мутация подлежит сначала известному преобразованию и комбинированию под руководящим влиянием естественного отбора» (стр. 224). И, наконец, как выводы этой главы: «Естественный отбор имеет всегда достаточное поле для проявления своего действия. Обычно нет речи о недостаточности материала в виде наследственных изменений, т.е. мутаций. Однако, подчеркнем еше раз, что в процессе накопления последних они подвергаются переработке. Комбинирование в процессе скрещивания и отбор наиболее благоприятных комбинаций в потомстве приводят к тому, что каждая особь отличается от другой весьма многими индивидуальными особенностями.

Естественный отбор и имеет всегда дело с индивидуальными вариациями, т.е. с различиями, развивающимися на разнообразной и всегда очень сложной основе. Не последнюю роль в этом разнообразии играют и ненаследственные изменения, т.е. модификации» (стр. 230).

Наконец, последнее обвинение из основных. Обвинение в обезоруживании практики. Уже из предыдущего видно, что это обвинение неосновательно. Мне приписывается, будто я говорю о том, что «бурное на заре культуры породообразование постепенно угасает». У меня ни в одной книге, ни в одной статье, ни в одном докладе этого нет. Я никогда этого не утверждал. Единственная фраза, которая здесь частично цитировалась, говорит о другом («Факторы эволюции», стр. 214-215):

«…и породообразование домашних животных и сортообразование культивируемых растений произошло с такой исключительной скоростью, очевидно, главным образом, за счет накопленного ранее резерва изменчивости. Дальнейшая строго направленная селекция идет уже медленнее». – На этом цитата обрывалась. А в книге имеется следующее продолжение: «хотя возможность выявления более мутабильных линий, а также гибридизации и влияния внешних воздействий позволяют и здесь рассчитывать на гораздо большие скорости и не ставят в этом смысле никаких ограничений (за исключением физиологически допустимых пределов)».

Значит, во-первых, нет речи о породообразовании на заре культуры. Это происходит в любое время. Вспомните селекцию сахарной свеклы на сахаристость, которая началась только в прошлом столетии, а вовсе не на заре культуры. Она очень быстро привела к пределу. Бороться с пределом, если это не физиологический предел, можно, и я определенно указываю на средства повышения изменчивости – гибридизацию и воздействие внешними факторами, т.е. по существу те же методы, которые применял и Мичурин.

Последнее обвинение – почему я не говорю о Мичурине, не говорю о других достижениях наших селекционеров. Очень просто, потому что книга «Факторы эволюции» совершенно не посвящена этим вопросам. Если бы я думал посвятить, – может быть я это и сделаю, – книгу вопросам овладения изменчивостью и эволюцией, то это была бы, во всяком случае, большая книга, чем эта. Это специальная задача. Здесь я себя ограничил рассмотрением факторов эволюции животных и растений и то только для обоснования теории «стабилизирующего отбора». Поэтому в этой специальной монографии я и цитирую другие работы.

В связи с этим у меня почти нет ссылок на работы до 1920 г. И на классиков нет ссылок. Я беру материал, который был мне нужен для обоснования теории стабилизирующего отбора, и больше ничего.

Одновременно с этой книгой издана и другая книга «Проблемы дарвинизма». Неужели же я должен был в одной книге повторять то, что написано в другой. Здесь вы найдете ссылки и на Тимирязева, и на Мичурина. Посмотрим в «Проблемах дарвинизма» стр. 172-174, 238-240, – здесь изложены основные, действительно замечательные достижения Мичурина. Я посвящаю достаточно места и достижениям академика Лысенко, академика Цицина и других советских селекционеров. А о Тимирязеве у меня еще больше ссылок. Так что я не игнорирую наших классиков. Надо учитывать, что это специальная монография, которая имеет подзаголовок: «Теория стабилизирующего отбора». И это не есть сводка. Я вовсе не свожу даже современный материал. Это есть Тот материал, который нужен для обоснования теории стабилизирующего отбора, и больше ничего.

Мне кажется, основные упреки по моему адресу я отметил. Разве еще одно только замечание.

Презент упрекал меня в том, что я такое большое значение придаю гибридизации. Казалось бы странным, что гибридизации большое значение придавал и Мичурин. Но, оказывается, я будто бы ставлю это обязательным условием существования эволюции.

Я не настолько безграмотен, чтобы не знать, что у бактерий, например, нет полового процесса, а они эволюционируют. Я отмечаю прошлое значение полового процесса и скрещивания в эволюции организмов, особенно высших. Но это не значит, что это необходимое условие всякой эволюции. Наследственные изменения появляются независимо от гибридизации. Между тем Презент делает вывод, что я будто придаю гибридизации такое же значение, что и теории амфимиксиса Вейсмана, что я – вейсманист. Теория амфимиксиса Вейсмана полагала, что скрещивание т-источник изменчивости. Я это категорически отрицаю. Я говорю о внешних факторах как источнике изменчивости, а скрещивание рассматриваю как средство, позволяющее быстрей комбинировать и синтезировать выражения отдельных мутаций. Это – другое дело. Ясно, что мои представления не имеют ничего общего с теорией амфимиксиса. На этом разрешите закончить свои пояснения по поводу замечаний, высказанных здесь по моему адресу.

Академик П.П. Лобанов. Слово имеет кандидат сельскохозяйственных наук И.Н. Симонов.

РЕЧЬ И.Н. СИМОНОВА