незабываемую картинку. С одной стороны к зданию несется главный врач, весь в предвкушении, а вот Андреича-то и не видно. Забежал главный врач в морг, а там никого нету — только сиротливо лежит отброшенное покрывало. Ну, главный, весь в мыле, выбегает из морга, глянул туда, сюда — нет никого! Потом он заглядывает за морг (там лавочка стояла) и видит, что на ней мирно сидит Андреич и невозмутимо курит сигаретку. Вот такого ликования я еще не видел ни у кого, даже у хоккеистов, которые только что забросили победную шайбу в финале Олимпийских игр. Короче — это надо было видеть… И мы это увидели, ибо подошли в решающий момент, услышав, как главный, лучезарно улыбаясь и потирая ладони, говорит:
— Ну-с, Владимир Андреевич, сейчас пойдем ко мне в кабинет, там вы на мое имя напишите объяснительную и…
— А вы, Антон Демьянович, еще в воскресенье бы пришли, или вообще ночью, — лениво проговорил Андреич, — и тоже потребовали от меня объяснительную…
— При чем здесь воскресенье, — несколько оторопело спрашивает главврач, — хватит придури…
— А вы знаете, я как-то имею право в свое свободное время делать то, что мне хочется, даже выпить — да, да! — И показывает на часы: начало четвертого и так это лениво ему говорит:
— А рабочий день у меня до 14 часов. — А далее, берет в руки бутылку и ехидно так говорит: — Давай, Демьяныч, дернем по маленькой, посидим, молодость вспомним…
Вот это выражение лица главного врача я не забуду никогда! И даже не выражение, а разительная смена искренней радости и ликования, на выражение горькой обиды и даже боли — то есть огромного плюса, на глубочайший минус.
Главный постоял немного, осознавая свое поражение, махнул рукой и повернувшись побрел куда глаза глядят…
— Вот такие пятничные посиделки, — сказал Миша…
— …и полежалки, — смеясь, добавил Сергей…
— …случались иногда по молодости лет в моей экспертной практике, — закончил рассказик Михаил.
— Да-а-а, — после некоторого молчания скептически протянул Юрик Сапошкин, — про покойников оно, конечно, весело… животики можно надорвать!
— …«а кто сильно умный — тот пойдет грузить чугуний», — процитировал Саша Царюк бородатый анекдот. — Короче, если тебе не нравится…
— Да нет, я как раз сам хотел рассказать подобный прикол, даже чем-то похожий на твой, Миша, а этот… влез, — надув губы, ответил Юра.
— Да ладно уж, говори свой анекдотик, разрешаем, — сказал Серега.
— Ну, значит… если бы ты, Миша, не рассказал свою… миниатюрку, я бы не вспомнил и свою. Так вот, я в то время тоже работал в районе. Наше отделение экспертизы располагалось на окраине больничной территории, и здание морга было на опушке маленькой березовой рощи, за которой начиналась деревенская улица. И вот однажды на этой улице случилось убийство. Было это в середине лета, и на осмотр трупа мы приехали часа в два ночи. Когда управились, на улице уже стало светать. Знаете, такая предрассветная пора, когда ночи уже нет, но еще и не утро, даже птички голоса не подают. Так вот, после того как закончили осмотр, прокурор распорядился вызвать машину — труп в морг везти. Но присутствующий при осмотре дежурный капитан Мешков и говорит:
— А зачем машина? У меня есть носилки, а до морга — всего ничего, только через рощу перенести.
Но водитель милицейской легковушки — невысокий, худенький паренек, в звании сержанта — сразу заверещал:
— Ага, я не нанимался таскать трупы, ты вот слоняра какой — в два раза больше меня… — И водитель стал то одно, то другое изобретать, лишь бы не тащить носилки.
— Отставить пререкаться, — наконец рявкнул капитан, — взяли и понесли…
Деваться некуда. Носилки с трупом взяли и понесли до морга. Там я открыл дверь, и тут выяснилось, что капитан боится заходить в «мертвецкую» — как он выразился! Вот здесь сержант оторвался на капитане. Поиздевался как следует. А труп с носилками стоял на земле у дверей. В общем, препирались они, препирались, а потом подошел прокурор, и только тогда они занесли труп в морг и положили туда, где я им показал. И вот выходят они назад и видят лежащий на секционном столе труп. Уж не знаю, чем он капитана заинтересовал, но он останавливается и спрашивает:
— А это кто? — И сержант, идущий сзади, тут же присел и, ухватив капитана за голень, рявкнул:
— Я-а-а!
От этого крика, от этого прикосновения, капитан нечленораздельно вскрикнул и в ужасе ломанулся на выход, при этом чуть не снес стоящего в дверном проеме прокурора. Сержант, выйдя на улицу, стал смеяться над испугавшимся капитаном и показывать на него пальцем. Капитан, справившись с собой и поняв, что произошло, хватает здоровенный дрын, лежащий около двери кидается на обидчика. И вот представьте картину: утро, уже чирикают проснувшиеся птички, легкий рассветный туман, а вокруг морга бегает здоровенный разъяренный и пузатый мужчина в форме и пытается достать палкой убегающего от него собрата по форме. При этом они орут во всю силу своих глоток. А если учесть, что голоса у обоих зычные, то через пару минут в окнах трехэтажного корпуса появились разбуженные больные и персонал и принялись с изумлением наблюдать за происходящим.
Гоняли они друг друга несколько минут, не слушая ни меня, ни прокурора — уж сильно обиделся капитан на сержанта. Неизвестно чем бы это кончилось, но капитан, оступившись, упал и, схватившись руками за лодыжку, заорал еще сильнее. В итоге — мы погрузили его на те же носилки и втроем (прокурор помогал) донесли капитана до приемного покоя. Там его осмотрел хирург, сделал рентген и, найдя перелом лодыжки, сопоставил его и наложил гипс. В итоге: капитан остался в хирургическом отделении, а мы пошли на работу, так как время уже подбиралось к восьми утра.
— Свидетелем такой смешной истории мне однажды пришлось быть, — грустным голосом закончил рассказ Юра Сапошкин.
— Угу, — протянул таким же тусклым голосом Миша Биттер, — смешно! Очень!
После этого все окончательно замолкли и постепенно разбрелись кто куда. Истории больше не рассказывались. Истории больше не воспринимались. Всем хотелось домой!
И напоследок я скажу…
Давным-давно, еще в школьном возрасте, мне в руки попалась книжка Льва Шейнина «Записки следователя». Помню, что прочиталась она легко и в памяти осталась этаким приятным воспоминанием, а вот конкретные рассказы как-то не запомнились, ну или почти не запомнились, за исключением одного — рассказа о встрече двух судебных медиков. Автор описывал о том, как две оперативно-следственные группы одновременно проводили эксгумации на одном кладбище и в составе этих групп были два судебно- медицинских эксперта — люди почти преклонного возраста. И вот когда выпала свободная минутка эксперты — старые, но давно не встречавшиеся знакомые, стали с увлечением говорить о своей работе, обсуждать новости в своей профессии. Автор с уважением и даже завистью описывал разговор двух старых докторов, которые, невзирая на возраст, ненастную погоду и многолетний опыт работы, с юношеским энтузиазмом делились тайнами своего непростого ремесла. Вот это мне запомнилось! Вот это оставило заметный эмоциональный след в душе. Я не скажу, что стал судебным медиком именно из-за этого рассказа — вовсе нет. Просто этот рассказ стал неким постоянным, подсознательным фоном моей работы. И только с годами, проработав не один десяток лет, я понял, что этот рассказ еще и о другом. Этот рассказ — об одиночестве эксперта! Только чтобы это понять, потребовалось отработать много лет.
О святое мое одиночество — ты! Дни просторны, светлы и чисты, Как проснувшийся утренний сад. Одиночество! Зовам далеким не верь, Только крепко держи золотистую дверь, Там, за нею желаний ад[2].
