— Почему же ты ничего не говоришь, Надя?..
«Не могу написать даже, какое горе ты причинила нам с матерью своим письмом. Неужели ты способна, чтоб твой муж был совсем чужой человек нашей стране, всей нашей жизни. Неужели способна моя дочь бросить Родину ради иностранца, уехать заграницу. Всю жизнь мы с матерью трудились для блага нашей страны, за нее я проливал кровь, и чтобы на старости лет дожить до такого позора. Нет, этого не может быть, или ты не дочь мне.»
Четверо суток идет авиа из Усолья-Сибирского.
Старые твердые руки с въевшейся металлической пылью. Тяжело отдыхают в темноте на ситцевом пододеяльнике.
Шаги, шаги, километры, грязь, кровь, плита восьмидесятидвухмиллиметрового миномета образца 1938 года. Дожди привалов. Покурить. Огонь. Хлопки уходящих мин. Зацепило. Держись, Федя…
Еще месяц.
— Прощай, Надя.
— Прости, Симон…
Уж лучше бы…
Шаги, шаги, мили, грязь, кровь, ствол восьмидесятидвухмиллиметрового миномета образца 1938 года. Дожди привалов. Покурить. Огонь. Хлопки уходящих мин. Зацепило. Держись, Симон…
Уж лучше бы…
Еще два года.
— Атас! Грымза идет!
— Надежда Федотовна, я сегодня не выучил…
— Тема сегодняшнего урока: восстание Спартака.
Возвращение
А в Ленинграде шел снег. Вспушились голые ветви Александровского сада. Мягко выбелился ледок, стянувший сизые разводья Невы. Ударила петропавловская пушка, взметнув ворон из-под стен.
— Ким приехал!
Колпак Исаакия плыл. Медный всадник ссутулился под снежным клобуком. Несли елки.
— Дьявол дери… Ким!
— Здор-рово! Ким! Бродяга! ух!
— Ну… здравствуй, Ким! старина…
— Кимка! Ах, чтоб те… Кимка, а!
— Салют, Ким. Салют.
— Ки-им?!
— Братцы: Ким!
Билеты спрашивали еще от остановки. Подъезд светился у Фонтанки. Высокие двери не поспевали в движении. Билетерши снисходили в причастности искусству. Программки порхали заповедно; шум предвкушал: сняв аплодисменты, двинулся занавес.
— За встречу!
— Ким! — твой приезд.
— Гип-гип, — р-ра!!
— Горька-а! Ну-ну-ну… — эть!
— Ха-ха-ха-ха-ха!
— Ти-ха!.. Ким, давай.
— И чтоб всегда таким цветущим!
— Позвольте мне себе позволить… э-э… от нашего… э-э…
— «Пр-риходишь… — привет!»
— Ну расскажи хоть, как ты там?
— Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.
— Пойдем потанцуем!
Раскрывается свежее тепло анфилад, зеленая и призрачная нестеровская дымка, синие сарьяновские тени на горящем песке, взрывная белизна Грабаря, сиреневый парящий сумрак серовской балерины и предпраздничная скорбь Демона.
— Отлично выглядишь! здорово.
— Надолго теперь?
— Молоток. Завидую я тебе!..
— Ну ты даешь.
— Расскажи хоть поподробнее!
— Все такой же красивый.
— Что, серьезно?
— Одет прекрасно.
— Где? Ой, я хочу на него посмотреть!
Назавтра день был прозрачный, оттепель, влажные деревья мотались в синеве, капало с блестящих под солнцем крыш, девушки блестя глазами гуляли по набережным, и большой водой, фиалками и талым подмерзающим снегом пахли сумерки.
— Мощный мужик.
— Ну авантюряга!
— Вот живет человек так как надо!
— Не каждый так может, слушай.
— Этот своего всегда, в общем, добивался.
— Ким, ну идем!
— Значит, в восемь, Ким!
— Так жду тебя обязательно.
— Завтра-то свободен? всё, соберемся. Приходи, смотри!
— Так в субботу, Ким, мы на тебя рассчитываем.
— На дне рожденья-то будешь?
— Да давай Ким, не сомневайся, тебе там понравится!
В филармонии было душно, музыка звучала в барабанные перепонки, тихо вступили скрипки, нарастая, музыка прошла насквозь, захватила в мерцании и сполохах, и в отчаянии заламывала руки и падала женщина на угрюмом берегу, метались под тучами чайки, и накатилась, закрывая все в ярости, огненная волна, стены города рушились в черном дыму, гремел неотвратимо тяжкий солдатский шаг, но среди этого запел, защелкал невесть откуда уцелевший дрозд, и утренний ветер пробежал по высокой траве, березки затрепетали, в разрыве лазури с первым утренним лучом показался парус, он рос победно, и только пена кипела в прибрежных скалах.
«Да. Эдуард слушает. Что?! Ким, драть твои веники!!
Старик сто лет когда скотина давай идет титан конечно. Да как, у меня нормально. Митьке? пятый уже,
недавно вот стихотворение выучил. Анька молодцом,
вертится. Обязательно, о чем речь, сейчас я смоюсь с
работы. Подходи, подходи! Да у меня и останешься, и
не думай, что отпущу… кто стеснит — ты? с ума сошел!
посидим хоть душу отведем. Отлично! Добро!»
— Здорово!
— Даже так?
