сидел… Витте.
– Оставьте нас, – сказал, и журналисты выкатились.
Витте разливал коньяк в плоские рюмки-блюдца.
– Пусть эта встреча останется между нами, – предупредил граф властно. – И мне и вам так будет удобнее.
– Как хошь. Молчать умеем…
Когда им подали лангеты, Витте начал дело:
– Григорий Ефимыч, как это ни странно, но между нами много общих точек соприкосновения. Я начал свою карьеру, можно сказать, с того же, с чего ее начинаете и вы… Не поняли? Тогда поясню. Кому был известен скромнейший инженер-путеец Сережа Витте, который в 1887 году предсказал царскому поезду катастрофу в Борках? Но я ее предсказал, и семейство нашего незабвенного императора Александра Третьего покатилось под откос…
– Так и шваркнулись? – не поверил Распутин.
– Да, если вам угодно, то… шваркнулись! Мария Федоровна, ныне вдовая императрица, босиком и голая выбралась из обломков. Ей один солдат свою шинель дал… Вот тогда, в Борках, меня и заметили! Тогда же и выдвинули. По слухам я извещен достаточно, что вы тоже пророчите и ваши предсказания сбываются. Будем откровенны! Меня задвинули в угол, как старый шкаф. Сейчас в моде новая мебель. Жесткая, зато модная. Но я, старый гусь, по опыту жизни знаю – все возвращается на старые круги. Мы бы с вами сошлись. В любом случае, – заключил Витте, жуя мясо, – вы найдете во мне то, чего никогда не сыщете в Столыпине!
Распутин все понял. Понял и сказал твердо:
– Примером не станешь, граф. Папа слаб! У него в башке зайчик прыгает. За ним пригляд нужен – ой как! А мама крута. Хозяйка! Но она-то тебя и не любит. Вот все говорят: царь, царь, царь. А я говорю: не царь, а царицка! Вот как…
Витте явно смутился оттого, что его подпольные каверзы столь быстро раскусил этот мужик, залезающий пальцами в салат и выбирающий из него кусочки вареной курятины. Чистоплотный телом, граф Витте морально никогда чистым не был, и сейчас он решил приставить к Распутину своих агентов- соглядатаев.
– Я назову вам людей, на которых вы можете положиться, как на меня: это князь Андронников- Побирушка, это писатель Егорий Сазонов, это журналист Манасевич-Мануйлов, это…
И опять Распутин проник в его замыслы.
– Не надо мне твоих табелев, – хмуро отвечал он графу. – Я ведь людей не с чужого языка снимаю. Мне они все как на ладони. Я и тебя наскрозь вижу, что ты за человек…
Гришка уставился на Витте упорным взором, и граф почувствовал себя крайне неуютно. Желая пресечь неудобство своего положения, он протянул Распутину радужную квитанцию – чек.
– А на кой? – косо глянул в бумагу Гришка.
– Не отказывайтесь. Здесь немалая сумма.
Распутин налил стопку водки и выпил, крякнув:
– Эх, не люблю я водки… мадерца лучше! – Его рука потянулась к закуске, но попутно схватила чек. – Давай! – согласился он так, будто сделал для Витте великое одолжение. – Сами-то мы людишки махонькие, зато брюхо у нас большуще! По невежеству своему сибирскому так и быть, Виття, возьму, а благодарить не стану. Тебе ведь Столыпина не спихнуть – кишка тонка. Но утешу: Столыпин и без тебя шею сломает… Я так вижу!
1906 год заканчивался. 31 декабря в Петербурге открывали кожно- венерологическую клинику. Ждали премьера, но Столыпин накануне загрипповал и не прибыл. Это его спасло. Премьера поджидал на морозе молодой человек, модно одетый. Поняв, что Столыпин не придет, он разрядил обойму в сатрапа фон-дер-Лауница. А в ночь на 26 января какой-то дядя в верблюжьей шубе, не совсем трезвый, околачивался возле особняка графа Витте на Каменноостровском проспекте. Потом окликнул дворника:
– А где барин твой Сергей Юльевич дрыхнет?
– А эвон, окошко светится. Видать, книжку читает…
Через четыре дня истопник в комнатах Витте обнаружил, что сверху по дымоходу тянутся какие-то веревки, на которых привязан пакет – больше кирпича, обтянутый холстиной.
– Ваше сиятельство, что вы тут спрятали?
Витте, как увидел этот пакет, так и шарахнулся:
– Полицию сюда, скорее… Адская машина!
С чинами сыска прибыл профессор Забудский, специалист по взрывчатым веществам. Ученый муж отважно распорол холстину.
– Смесь гремучего студня с аммиачной селитрой, – сказал он, понюхав, и даже что-то лизнул с пальца, пробуя на вкус. – Да, я не ошибся… А вот и будильничек! Скажите, граф, этим часикам спасибо. Они остановились за тридцать пять минут до девяти часов, когда эта машинка должна бы сработать…
Витте решил на этом покушении крупно сыграть. Но протокол и заключение экспертизы легли на стол Столыпина, который погубил тщеславные замыслы Витте с самого начала:
– Сам пихнул динамит в печку и развел панику. Это же понятно: безносый хочет исправить карьеру, и он готов взорвать даже свою Матильду с фокстерьером, лишь бы заменить меня…
В газетах появились карикатуры: Витте, стоя на крыше своего особняка, опускает на веревке в дымоход адскую машину. А весной близ Ириновской дороги нашли разложившийся труп человека в ошметках верблюжьей шубы. Возле него валялись закуска и пустые бутылки из-под водки. При нем же оказалась и записная книжка с номерами питерских телефонов… Жандармы поступили просто:
– Ну-ка, брякнем по номеру 3-43.
– Журналист Ипполит Гофштеттер слушает.
– Ясно! Теперь позвоним по номеру 144-57.
– Протоиерей Восторгов у аппарата, кому я нужен?
Это работала черная сотня, но Столыпин сказал:
– Я ничего не знаю.
Звезда Витте закатывалась за горизонт. Но до самой смерти он не терял надежд на приход к власти и не прерывал конспиративных отношений с Распутиным. Витте до конца дней своих будет умело и незаметно афишировать из подполья Распутина как человека, необходимого в государстве.
13. Друзья-приятели
Трех пальцев вполне хватит, чтобы пересчитать привязанности Распутина; с людьми он был крайне небрежен, кидался и швырялся ими, как хотел, никогда не ценя дружбы. К женщинам относился так же – эта ушла, другая пришла, без задержки подавай третью. Но людское общество, особенно незнакомое, пылко любил и новых знакомств всегда настойчиво домогался. Обожал Распутин и застолье, чтобы галдели кругом, чтобы пели и плясали пьяные, чтобы на столе всего навалом – торты и селедка, марципаны и бублики, фрикассе и черные сухари, а под столом чтобы непременно стояли бутылки (сказывалась юность, проведенная по трактирам). Что ему теперь Феофан да Восторгов? Пока в Царском Селе его принимают как родного, конечно, он и сам будет для всех желанен. А тут еще этот Восторгов крутится под ногами… гнида!
Восторгов пришел к выводу, что его Гришуня уже достиг положения, какое теперь ему, Восторгову, пора использовать в своих корыстных целях. Первым делом протоиерей выразил желание преподнести иконку наследнику престола, цесаревичу Алексею.
– Нужна им твоя иконка, – отвечал Распутин. – У них тамотко ровно музея какая – пальцем в стенку ткнуть негде.
Но все же буквами, которые качало вразброд, словно забор гнилой, Распутин сочинил послание: «Дарагой послуш ево об иконке грегорий». Велел идти на Фонтанку, в дом № 20:
– Там чины дворцовы сидят. Им пратецу мою и всучи.
– А к кому пишешь-то? – недоумевал отец Иоанн.
– Кому сунешь, тому и ладно. Скажи – от меня. А там меня уже знают. Возжигатель царских лампад –
