Старик молчит, сутулится, по-бабски машет рукой:
— Та що я — родився людэй убывать, га?
— Но и не для того, чтобы быть убитым! — более жестко отвечаю ему.
— Горыть у мэнэ душа, ой горыть…
Ну и снега навалило — не Крым, а Сибирь! Стильскую кошару нашли чудом: у нашего проводника Гусарова охотничий нюх!
Добрались в Ялтинский отряд вечером. Первым встретил нас начальник штаба Николай Николаевич Тамарлы.
Он был рад, хлопотливо угощал горячим чаем. Однако что-то его тревожило — взгляд выдавал.
Мы остались одни.
— Выкладывай, старина!
— Митин бежал, вот что.
Я ахнул:
— Митин? Тот самый, что готовил базы для первой боевой группы?
— Он, лесник из Грушевой поляны.
— Это точно?
— Хлопцы Становского в Ялте его, гада, видали. На машине с офицерьем сидел.
…Лежу, а сна ни в одном глазу. Как обернется этот побег?
И ведь не только Митин бежал. Из Бахчисарайского отряда ушел проводник, тот самый, что готовил базы и немедленно выдал их фашистам. Они разграбили их за сутки. Да из самого штаба района драпанул коушанский житель.
Для фашистов такие — находка.
Теперь ясно: немцы учитывали возможность массового партизанского движения на полуострове. Пользуясь предателями типа Митина, они молниеносно нападали на отряды, на партизанские базы и уже нанесли нам чувствительный урон.
Да, не все так просто!
Ялтинским отрядом командовал Дмитрий Мошкарин. Я знал его не так чтобы очень, но встречаться приходилось и в кабинете Селимова, и раньше — на партактивах.
Как-то в городском театре среди знакомых увидел мужчину с размашисто-лиховатыми движениями, ярким блеском серых глаз. Военная гимнастерка сидела на нем так ладно, что казалось, никогда ее с плеч не снимал.
— Кто это? — спросил у секретаря партбюро Кузнецова.
— Димка Мошкарин, сейчас городским отделом питания командует.
— А чего это он насквозь военизированный?
— Не маскарадничает. Партизанил в гражданскую, душа такая.
…Проснулся я рано, протер лицо снегом, поднял голову, увидел Мошкарина.
Он протянул руку:
— Здоров! Спишь — землянка ходуном. Пошли завтракать. Уселись за столик, прибитый в центре землянки к аккуратно спиленному стволу столетнего бука.
Еда обильная — ничего не скажешь, и по стаканчику массандровского пропустили.
— Хорошее вино. Ты делал? — Мошкарин посмотрел открыто.
— И я.
— Много добра в море опрокинули. Жаль.
Я понимаю — Мошкарин меня торопит: с чем пришел?
В нашем партизанском районе было пять боевых отрядов, в числе их и Ялтинский. Если те четыре отряда имели кое-какой успех, то у ялтинцев на боевом счету — ни единой операции.
Об этом я и завел разговор.
Мошкарин расстегнул ворот гимнастерки.
— Надо понять наше положение. Мы на макушке крымских гор, выше нас разве небо! Направо пойдешь — след наведешь, налево заглянешь — без глаз останешься, огнем выпалят.
— Меняй стоянку.
— Легко сказать.
— А Митин?
— Сюда не наведет — не знает.
— А на Красный Камень?
— Отвечаю особой тактикой. — Мошкарин посмотрел на своего штабиста, на лице которого была явная тревога. — Борода, объясни гостю, что к чему.
Николай Николаевич положил волосатые руки на колени.
— Первую группу мы разбили на боевые пятерки. — Тамарлы почесал под подбородком. — Разбили, значит…
Мошкарин живо поднялся из-за стола, ударил ладонью:
— Пять пальцев — пять групп, дислокация от Ялты до Никитских ворот. У каждой собственный тайник, понял? Притрутся, оглядятся — и айда на дорогу! Трах-тараррах — в тайник, отсиживайся.
— А если обнаружат этот самый тайник? Людей-то перебьют!
— А на войне, товарищ начальник штаба района, и убивают.
Переглянулся с Тамарлы. В словах Мошкарина не было уверенности. Сомневался и сам Тамарлы.
Неожиданный шум из штабной землянки прервал нашу беседу.
Мошкарин беспокойно крикнул:
— Кто там?
— Разведка из Ялты. Она у Становского.
— Степу ко мне!
Степан Ипатьевич Становский. Личность оригинальная. Отращивает усы на запорожский лад, курит трубку, говорит басом, хохочет к месту и не к месту. Но нельзя не заметить: трясется от смеха, а глаза не смеются. Они как бы живут самостоятельно, смотрят на всех из далеких глубин, и смотрят пристально.
— Я туточки, командир.
— Выкладывай данные, и чтобы без фантазий.
— Это мы могем. — Позже я заметил, как Степан к месту и не к месту употребляет словечки «могем», «швыдче», «нехай ему сатана в печенку»…
— И покороче, — потребовал командир.
Улыбка слетела с губ отрядного разведчика.
— Есть! Бургомистром города Ялты назначен его величество доктор Василевский.
Ахнули:
— Хирург?
— Он самый. А на бирже труда подвизается доктор Петрунин, Аверьян Дмитриевич, нехай ему сатана в печенку!
— А кто на «Массандру» сел? — не стерпел я.
— Господин Петражицкий!
Не может быть! Этот респектабельный господин, тихоня, белолицый, с усталыми, мало что говорящими глазами. Заместитель главного винодела, всегда и всеми довольный. Сволочь!
— Никитский сад в чьих руках?
— У бывшего помещика профессора Щербакова!
Вот те и раз: такой большой ученый, гордый, со словом к нему запросто не полезешь. Я с его сыном Петром, механизатором, дружил, был на приеме у наркома. Хорошо Петр об отце говорил, уважительно.
Что-то во мне вздрагивает: почему такие, как профессор Щербаков, идут на службу к врагам?
— А где Митин? — Голос Мошкарина возвращает меня к действительности.
— Надя доносит: каждое утро в гестапо как на службу ходит. Можно укокошить!
— Его, гада, живым взять! И давай, Степа, вот что: аллюр три креста, и чтобы связной к вечеру был в
