семью.
Македонский выделил тылу наиспособнейших организаторов: Бережного, Шмелева, Рябошапку, Минько…
Не было дня, чтобы лично не проверил: а как тыл? Думал о тыле укрепляя все соединение.
В решающих боях все то сказалось и на пользу леса.
Бывший рядовой бухгалтер стал не только воином, но и политиком — как требовала обстановка.
Разве не дальновидная политика — случай с карательным отрядом Раимова?
А случай вот какой.
Раимов — палач. Но Раимов — трус. Чувствуя, что его хозяева близки к гибели, он мечется в поисках выхода из положения. Он готов предать не только своих подчиненных, но даже и отца родного, только бы уцелеть самому.
Однажды Селимов отвел Македонского в сторону.
— Важный разговор, командир. Братья Раимовы просятся в лес!
Македонский ошеломленно посмотрел на комиссара.
— К нам просится весь Коушанский гарнизон с оружием. Братья в Коуше.
Коуш! Мы с Михаилом Андреевичем штурмовали его, жгли… Наш ночной бой, наши убитые…
— Принять коушанцев в лес? Да против этого восстает все, все…
— Но не спеши, не спеши… Они хотят искупить вину перед Советской властью, перед партизанами? Они готовы заплатить кровью? Так пусть платят, черт возьми!
Люто ненавидимый партизанами коушанский гарнизон полицаев был принят в состав соединения в качестве самостоятельного отряда. Ему было сказано: докажите, что на деле хотите смыть с себя позор.
И коушанцы старались… Да, да, старались… Рослые, сытые, в немецкой форме, отлично вооруженные, шли на дороги под Бахчисарай и громили автоколонны фашистов.
Братья Раимовы несли обыкновенную партизанскую службу, никого из них ни в чем не упрекали, хотя заслуживали не только упрека… Но цену им знали: руки их обагрены кровью советских людей.
Выдержка, выдержка, она не менее важна в политике, чем в засаде.
…Древняя седловина Басман-горы.
Македонский и Раимов-старший.
Два майора — советский и фашистский, два врага. Сильные, здоровые, умеющие повелевать.
Один из них — бывший бухгалтер, а другой — бывший агроном.
Оба потомственные крымчане. Но один с народом, другой с фашистами.
— На что могу надеяться? — спрашивает Раимов.
— На самого себя. Прояви себя в бою — народ, подумает.
— Он не простит меня.
— Он все взвесит.
— Почему тебе везло, Македонский?
— Сам подумай.
Раимов срывает с френча немецкие награды, погоны:
. — Возьми!
— Они не стоят и пуговицы от моих штанов!
— Когда ты меня расстреляешь?
— Никогда!
— Что же ты со мной сделаешь?
— Одного я тебя в лес не возьму. Приведешь батальон — разговор продолжим.
— Это смягчит мою судьбу?
— Еще не знаю.
— Хорошо. Батальон завтра будет здесь! — Раимов удалился.
И отборный карательный батальон, надежда немцев, — в нем не меньше десяти — двенадцати палачей, которых надо было расстрелять без промедления, — явился в распоряжение Македонского в полном составе.
Раимов — фашистская птица высокого полета, его необходимо сохранить для военного трибунала.
Раимову дали возможность «выслужиться»… И он старался. Раимовские головорезы в эсэсовской форме выкатывались из леса на автомашинах и били, били чистокровных немцев на многих крымских дорогах.
Одно только было странным — круговая порука раимовцев, Они готовы были выполнить любой приказ, но зажали рты, будто языка лишились.
Наши контрразведчики пытались точно выяснить, кто и что делал при фашистах, в какой степени виновен перед народом. Но тут как непробиваемая стена — круговая порука. И даже попытка доказать, что сам Раимов там-то спас партизана — сохранил ему жизнь.
И еще одна опасность: партизаны косо смотрели на Раимова. Свободно мог найтись человек, который в упор расстреляет важного государственного преступника.
Македонский и Селимов выработали план…
Раимов и его личная охрана были вызваны в штаб Южного соединения. (Надо здесь подчеркнуть, что охрана Раимова состояла из бывших фашистских офицеров и, как выяснили, военных преступников. Но Раимов о них говорил как об антифашистах.)
— Товарищ командир соединения! По вашему приказу командир партизанского отряда Раимов прибыл! — четко отрапортовал бывший палач.
— Садись, перекусим.
— Спасибо. — Раимов молодцевато присел.
Выпили, закусили.
— Как дела в отряде?
— Успешно дерутся… Не из-под палки!
— Это хорошо. Но ты жаловался комбригу Чусси…
— Точно! Мне нужны противотанковые средства: ружья, гранаты…
— За тем я тебя и вызвал. На Бурульче каждую ночь приземляются самолеты — оружие доставляют. Я завтра посылаю человек сорок туда… Вот ты и своих давай, — очень просто и по-деловому заявил Михаил Андреевич.
— А сколько можно командировать?
— Отделения хватит, как думаешь?
— Вполне! — Раимов подумал, а потом вдруг спросил:-. А если я сам своих поведу?
— Это зачем еще? — удивился Македонский.
— Хочу видеть партизанский аэродром, советского летчика! И вообще люблю испытывать судьбу.
— Тут испытание невелико. Только языком не болтай, что ты Раимов. Имя твое плохая броня для тебя. Можешь идти!
Расчет Селимова и Македонского оказался точным. Было им известно, что Раимов давно собирается поглядеть на весь партизанский лес. Для чего? Трудно и сейчас сказать…
Раимовская охрана! И тут ясно — он отобрал самых верных друзей, сплошное фашистское офицерье. Именно тех, кого и ждут на Большой земле.
Сорок настоящих партизан и раимовская охрана прибыли вовремя на далекий и тайный партизанский аэродром. На поле стоял многоместный самолет. Раимов — он был старшим — доложил о прибытии. Рапорт принимал командир Северного соединения Ямпольский.
Он спокойно выслушал его, прошелся вдоль строя партизан, поздоровался:
— Приветствую отважных южан!
Ямпольский подошел еще ближе, а потом резко крикнул, как бичом ударил по строю:
— Положить оружие!
Сорок партизан Македонского с волнением ждали этой команды — они заранее знали о ней и немедленно исполнили приказ. Раимовцы почти автоматически последовали их примеру. Только Раимов все
