Людмила Ивановна растерянно смотрела на него.
Асанов заметил какого-то офицера, принял официальный вид, стал кричать:
— А ну уходи прочь, баба! — И тихо шепнул: — Запомни, что сказал!
Ушла. Страха не было, но было что-то похуже — омерзение.
Ялта встретила более страшным: арестован и расстрелян доктор Василий Алексеевич Рыбак.
Вот когда стало по-настоящему одиноко.
Насонова успокаивала:
— Людочка, надо жить.
Затихла в доме родителей, никуда не выходила, ни с кем не встречалась.
Но о ней уже знали власти. Неожиданно вызвали на ялтинскую биржу.
Она пришла на биржу, увидела Петрунина. Тот только кивнул головой и сразу скрылся. Обида захлестнула Людмилу Ивановну. Вдруг она вспомнила рассказ о том, как встречали его, когда он приезжал в санаторий на консультацию, дарили ему букеты роз.
Зарегистрировали, отпустили, но строго предупредили: никуда не отлучаться!
Вечером в домик пришел знакомый человек, бывший шофер, санатория «Субхи» Нафе Усеинов. Она знала его чуть ли не с детства, знала его семью. Старший брат Нафе, Абдулла, — чекист, младшие братья, Ибрагим и Кязим, комсомольцы, сражаются против фашистов.
Но мало ли что… Ведь и Асанов был коммунистом!
Однако Нафе почему-то верилось. Трудно сказать, как складывалась эта вера, может быть, помогло мнение отца… Они вместе работали: отец бухгалтером санатория, Нафе шофером.
Бухгалтеры — народ прозорливый.
— Садись, Нафе, гостем будешь, — сказал отец и сел рядом с шофером.
Нафе сразу начал с дела:
— Людмила Ивановна, тебе скрываться надо. Завтра будет облава.
— Но я на бирже зарегистрировалась.
— Это не спасет. Я шофер общины, мне доверяют они, всякие старосты. Я говорю, я знаю.
Поверила.
— Куда посоветуешь?
— Иди к Михайловой.
— К Елене Николаевне?! — Ушам своим не поверила.
— Она ждет тебя.
— Она меня ждет? Пап, мам, она меня ждет!
Шла ночью, правда лунной, по глухой тропе. И то, что вели ее к очень уважаемому человеку, бывшему земскому врачу, бессменной руководительнице кореизской больницы, человеку, пользующемуся всеобщим уважением и почетом, — даже самые отпетые перед ней старались быть лучше, — буквально окрыляло Людмилу Ивановну.
Елена Николаевна, седая, семидесятипятилетняя, со спокойными глазами, встретила ее запросто.
— Здравствуй, Люда. — Поздоровалась и вышла на время. Большая комната, старинная обстановка, часы с двумя бронзовыми ангелочками, книги, тисненные золотом, запах тмина и чебреца, травы на стенах. И покой. Удивительный покой. Никуда бы отсюда не ушла.
Но вошла хозяйка, окликнула:
— Пойдем, Люда!
Елена Николаевна вела по саду, потом по крутой тропе, освещенной луной. Пересекли овраг, из полутемноты выросло барачного типа здание инфекционного отделения.
— Хорошенько вытирай ноги, — по-домашнему сказала Михайлова.
Вошли в длинную комнату, скупо освещенную керосиновой лампой.
— Здравствуйте, товарищи!
«Товарищи»! Людмила Ивановна еле сдерживалась.
— Доброго здоровья, товарищ доктор!
Мужчины солдатского возраста лежали на кроватях. Чьи-то глаза в упор посмотрели на нее:
— Людмила Ивановна!
— Леонид Николаевич!
Доктор Добролюбов, ортопед детского туберкулезного санатория. В один день призывались на войну. Он майор медицинской службы, коммунист, хороший товарищ.
Обняла его, спросила, кивнув на перевязку:
— Что с вами?
— Стукнули не вовремя. Вот и живу под крышей нашей чудодейки, дорогой Елены Николаевны.
Еще раненые — солдаты, командиры. Их немного, но они в хороших руках.
Тайный военный госпиталь! Это похоже на Елену Николаевну.
С сего часа быть ей здесь, людей лечить, самой жить. Она обняла Михайлову.
— Действуй, Людка! — сказала старая докторша.
Вот это человечище! А каких помощников вокруг себя собрала…
Софья Андреевна Борщ — медсестра, человек вне всякого подозрения у оккупантов и их холуев. По личной рекомендации Михайловой была устроена в крупном немецком военном госпитале, раскинувшемся в корпусах бывших здравниц «Субхи» и «Роза Люксембург».
Женщина с отличным самообладанием, хорошей головой, наблюдательна и артистична. Великолепно играла роль доверчивой простушки, охотно принимала плоские солдатские шуточки, но еще охотнее опустошала фашистскую аптеку. Лекарства и перевязочные материалы перекочевывали из немецкой аптеки в больничную.
В так называемой гаспринской сельской общине имелась пекарня. Работал в ней симпатичный чудаковатый человек, тихоня Антон Антонович Спраговский. Кто мог подумать, что именно он-то и является главным кормильцем тайного военного госпиталя. Хлеб, мука, сахар, а порой и молоко поступали постоянно. Никакого контроля Спраговский не боялся. Там, где существуют усушка, утруска, припек и прочее, можно и самого дьявола вокруг пальца обвести.
Провизию доставлял в больницу Нафе Усеииов. Он умел ладить с главой общины, каким-то своим дальним родственником.
Бухгалтер больницы Екатерина Владимировна Гладкова, кастелянша Надежда Кузьминична Фомина, операционная сестра Анна Герасимовна Глухова — все эти люди многие годы работали с Еленой Николаевной Михайловой… То был круг верных товарищей, готовых на любые испытания.
В эту семью и вошла Людмила Пригон. Пока жила на нелегальном положении, но в гостиной у Елены Николаевны появлялась и была полноправной участницей вечерних встреч.
Елена Николаевна молча усаживалась в кресло с потертой спинкой. Рядом садилась Екатерина Владимировна Гладкова, будто тень следующая за доктором. Где Михайлова, там и Гладкова. Только в операционную ее не пускали. Но зато спросят: «А где Катерина?» — и из-за дверей тотчас слышится голос: «Я тут, Елена Николаевна».
В гостиной царило молчание. Оно имело свой смысл. Молчит кастелянша Надежда Кузьминична, — значит, в ее хозяйстве порядок; помалкивает операционная сестра Анна Герасимовна — тревожиться за инструмент и специальное белье не стоит. Так молча отчитываются друг перед другом и все перед Еленой Николаевной.
Есть одна тема, которая вот уж сколько месяцев волнует всех, но решение еще не найдено.
Как связаться с Ялтинским партизанским отрядом? Все, что касается партизанской темы, даже мелочь, не минует гостиной.
Недавно Софья Андреевна рассказала:
— Партизаны побили летчиков, к нам раненые попали, жуть что говорят про партизан. Мол, они пачками спускаются с гор.
А сегодня снова сведения. Только за неделю шесть раз дали о себе знать партизаны. Там машину разбили, в другом месте немецкую связь оборвали, в третьем взорвали склад горючего.
— Они рядом с нами, и мы должны их найти! — сказала Михайлова. — Мы нужны им, наши
