однажды она мне сообщила, что мадам вызывали в Deuxieme Bureau[107] .
— Зачем? — спросил я, и в моем возбужденном сознании возник образ большого здания на углу бульвара Сен-Жермен и Университетской улицы. Вот низенький человечек, сидящий за столом рядом с большой лестницей, заставляет ее заполнить анкету. Кто-то уходит, держа под мышкой доклад, кто-то еще просматривает объемистые досье, аккуратно поставленные на полки стальных шкафов, расположенных на четвертом этаже, причем замок каждого из шкафов заменяют каждый месяц. Вот они проверяют сделанные ею записи и сравнивают со всеми образцами ее почерка. В отличие от прочих административных зданий, в этом всегда тихо.
— Чтобы получить разрешение на поездку, — ответила Селестина.
— Куда?
— Почем я знаю? Говорит, что поедет на море, а потом куда-то еще. В Виттель, что ли.
Виттель был курортом, где отдыхали французские офицеры, а большая часть морского побережья считалась закрытой зоной.
В тот вечер среди гостей Герши находился и комиссар Ляду, хотя я заметил его не сразу. Увидев его, я тотчас понял, что это тертый калач. Обшарпанный, провинциального вида господин был удивительно самоуверен. Держа в руке бокал шампанского, который ни разу не поднес к губам, он ходил среди собравшихся, рассеянно прислушиваясь к тому, о чем те говорят. Я стал следить за ним глазами.
— Барон ван Веель? — произнес он, удивив меня тем, что знает мое имя.
— К вашим услугам, месье…? — поклонился я.
— Ляду. — Он протянул мне руку. — Мадам Мата Хари — ваша землячка?
— Официально да, хотя происхождение ее в известной мере для меня загадка, — ответил я. — Восхитительная женщина, не правда ли?
— Восхитительная, — сухо проговорил Ляду. — Некогда она утверждала, что родилась в Бельгии.
И зачем ей взбрела в голову эта мысль?
— Неужели? Очень странно.
— Весьма, — согласился Ляду. — Но разве в 1915 году она не жила некоторое время в Антверпене?
— В самом деле? — придав своему голосу совершенное равнодушие, отозвался я и, подняв брови, посмотрел на Герши. Та внимательно слушала какого-то военного, который, судя по размашистым движениям, описывал воздушный бой. — Возможно, она ездила туда на гастроли?
— Однако родилась она вовсе не там.
— Пожалуй. Но милая мадам обладает невероятным воображением. Своей родиной она называла не одну страну, я был тому свидетелем.
— Даже так? — произнес Ляду. — Не соизволите ли узнать у нее, сможет ли она принять меня завтра во второй половине дня. Мне нужно встретиться с ней с глазу на глаз. — С этими словами он протянул мне визитную карточку.
— Сударь, — произнес я, лихорадочно размышляя, и отдал ему визитку, даже не посмотрев, является ли он официальным лицом или нет. — Я знаком с мадам много лет, и она настолько любезна, что по- прежнему считает меня одним из своих многочисленных друзей. Однако она не поручала мне быть ее импресарио. Вам придется обратиться к ней лично.
Я не посмел предупредить Герши о состоявшемся с Ляду разговоре. Я преднамеренно ушел с приема раньше Ляду и провел остаток вечера в ресторане «Ритц», постаравшись, чтобы на меня обратили внимание. Следующий день я находился в посольстве Нидерландов, отсутствуя лишь с полудня до трех часов, якобы уйдя обедать.
Вдобавок ко всему, в тот день — это был второй вторник месяца — должно было состояться рандеву с моим агентом. Ровно в час дня я должен был находиться в метро, на станции «Площадь Согласия». Сев в состав, направлявшийся по линии Север — Юг, я любовался картинами art nouveau[108]. Когда я вышел из вагона на станции «Вокзал Сен-Лазер», то заметил человека, следовавшего за мной. Он сопровождал меня, чтобы выяснить, не посадил ли я себе кого-нибудь на «хвост». Придя на вокзал, я стал изучать щит, на котором мелом было указано время прибытия поездов. Найдя нужный мне поезд, сделал вид, что опоздал на него. Предлог был не слишком удачный, поскольку движение поездов то и дело нарушалось. Затем пошел в буфет и заказал чашку кофе. Когда мне принесли его, я устроил скандал, заявив, что пить такое пойло нельзя (так оно и было на самом деле), и велел принести рюмку «пасти». Выпив залпом аперитив, я поднялся и снова направился в метро. Это происходило примерно раз в два месяца. Через несколько секунд после меня из-за стола поднимался незнакомый мне человек, обгонял меня на лестнице и как бы в спешке задевал меня. Таким образом Гельмут Краузе передавал мне личные послания. «Из рук в руки».
Сообщение, которое я получил в тот день, оказалось одним из звеньев целого ряда несчастий. «Вам следует объяснить, — писал „дядя Гельмут“ открытым текстом, — за какие заслуги известной вам дамы вы израсходовали столько средств. Лица, включая весьма высокопоставленную персону, проявляющие интерес к вашему благосостоянию, чрезвычайно озабочены. Рекомендую оправдаться, составив перечень ее
Регулярный курьер встретился со мной, как обычно, у меня в кабинете и передал срочную шифровку: «Отчитайтесь подробно в суммах, выплаченных Х-21. Отвечайте шифрованной телеграммой».
Курьер был сильно озабочен. Вполголоса он сообщил, что в Берлине идет неразбериха.
— Хороша благодарность за то, что мы рискуем своей шкурой. А ведь никто и слезы не уронит, если нас схватят «лягушатники» или «томми». Требуют отчитаться за каждую несчастную марку, а не то под суд! Если хотите знать мое мнение, то с правительством творится что-то неладное. Неужели мы и в самом деле проиграем войну?
У меня не было иного выбора, и я повиновался. Я отправил длинное донесение, в котором приписывал Х-21 самые крупные успехи, достигнутые нашим отделом. Моя дорогая Герши, как писал я в шифровке, ответственна за гибель тысяч вражеских солдат, моряков и авиаторов, за потопление транспортов и даже, в известной степени, за провал последнего наступления союзников…
Единственное, на что я надеялся, так это на то, что немецкому генеральному инспектору никогда не придется встретиться с Х-21 лицом к лицу.
Один Краузе поймет, что, оказавшись в двусмысленном положении, я лгу. Краузе, настолько двуличный, что, встретившись с самим собой на одной из многочисленных дорожек, снимет котелок с таким видом, будто незнаком с прохожим. Он всегда умел читать мои мысли. В этих руках с грязными ногтями находилось мое честное имя и честное имя Герши. Мне хотелось броситься к Герши и предупредить ее об опасности.
Когда я пришел к ней в номер, Герши дома не оказалось. Селестина, эта старая стерва, сияла от радости, сообщая мне об этом. Однако я не подал виду, что расстроен, привыкнув платить ей не только наличными, но и почтительным отношением. Она делала вид, что «обожает» меня, и под всяким предлогом, например помогая мне раздеться, пыталась пощупать мое тело.
— Выкладывайте же, красавица, — начал я подлизываться к ней, подавляя свое раздражение. — Произошло что-то необычное? У вас новый любовник?
— Угадайте!
— Так у мадам появился таковой?
— И да, сударь, и нет.
— Неужели этот маленький смешной человечек, Ляду, который все время пялил на нее глаза? Не может быть.
— Почему бы и нет?
— Шутите!
— В некотором смысле, месье.
— Селестина, не надо тайн. Я же ваш друг, как и друг мадам.
— Но вы же голландец, месье, — проговорила Селестина с оттенком пренебрежения. Я готов был отодрать ее за уши.
