хорошо, а важнее — людей. Я «Камасутру» могу скинуть за 200 лоху, потому что ж с него взять, ежели он и есть лох, а «новый русский» больше 300 не даст, он никогда не купит влет, он пройдет по ряду и вызнает цену, а цена, сам знаешь, у нас у всех одна — братская! Но вернется ко мне, потому что я с ним поговорил, а значит, со мной уже есть контакт и можно поторговаться. Для «нового русского» поторговаться — это же кайф, это же принцип жизни, он всегда ищет во всем прогиб со стороны партнера или продавца. А интеллектуал, «оксфордский мальчик», у которого действительно есть деньги, никогда не прикатит за книгами на Арбат на «мерседесе», он приедет на простой «десятке» с одним охранником — водителем… Он купит у меня «Камасутру» за 500. И чтобы не спугнуть, я следующую хорошую книжку отдам ему по закупке за 100, хотя он ожидал; что я скажу 300. И человек раскроется, он купит еще пять, шесть книг, но ты не ломи на все круто, а так, набавь полтинничек, соточку, он и не заметит, но зато приедет к тебе еще пять раз. Он станет твоим клиентом. «Оксфордские мальчики» не жадные, они понимают — это твой бизнес и тебе надо тоже дать заработать. И за то, что он дал, ты должен его чуть-чуть любить, ты должен его всегда ждать, обязательно попроси у «оксфордского мальчика» телефон и предложи выполнить любой заказ, дай понять, что ты будешь страдать от разлуки с ним, будешь томиться до следующей встречи, как до встречи с любимой девушкой. И еще я заметил, что все эти «оксфордские мальчики» — «голубые». Смело предлагай им «Другую любовь» Клейна за 500. Делай ему «влюбленные глаза», пусть мучается загадкой, что, может быть, и ты «голубой», а «голубой» для «голубого» ничего не пожалеет… Ты пойми, продавец морально всегда должен «лечь» под клиента. И если покупатель фашист, ты должен дать понять, что и ты фашист. Если он «патриот», то и ты должен обнаружить в себе «патриота». Перед братками ты должен рисануться бывшим братком, перед игроком казино — игроком, перед вором — блатным. Я вот все могу, не могу только рисоваться, когда ко мне приезжает охранник с бумажкой покупать книги для кремлевских лохов. Был случай, прискакивает на «мигалке» фраер за книгами для Ельцина, черт его знает, почему тому приспичило, а вот взбрендило кому-то присоветовать старику прочесть «Джин-Грин неприкасаемый» Гривадия Гарпожакса. Ты знаешь, кто это такой?
— А как же. Известный молдавский писатель…
— Вот именно. Да нет такого писателя. Это коллективный псевдоним. Написали Поженян, Василий Аксенов и этот… выскочило из головы… Авидий Горчаков. Плод выпендрежа, отрыжка незрелых авангардистов, жаждущих подзаработать на ходовом детективе… В свое время эта вещь наделала шума. Был ажиотажик. Игровая штучка. Не без блеска аксеновской стилистики. Для старых партийцев — это ностальгическая заноза в сознании, веха времени. Ну я и заломил за эту веху три тысячи. Плати, говорю, авансом, а к вечеру достану. Страшный дефицит! Коллекционный раритет… Он уехал, а я кинулся в ЦДЛ, в Союз писателей, в буфет, где квасят опустившиеся писатели и всякая окололитературная шушера, эстетствующие слизняки…
— Две сотни платишь? — говорит один писателишка с мышиными слезящимися глазками. От него так и шибает нищетой. Но сам себе на уме. Я говорю — плачу триста! Тогда, говорит, бери мотор и едем в Переделкино. Я тебе еще и автограф Гришки Поженяна организую. И организовал-таки. Хотел подписать «Поженян», но я настоял чтобы подписал: «От Гривадия Гарпожакса с любовью неутомимому читателю Борису Ельцину». С автографом ушла книженция за двести баксов. Тот лох от Бори к нам еще раз пять приезжал. Новых книг, говорит, Ельцин не читает, библиотеки дома не держит. А взбрендит что-то в голову — велит достать. Мне велит. Домашние и не знают, откуда у него книги появляются…
Несмотря на отчаянные, титанические усилия образовать своих продавцов, набираемых из люмпен- пролетариата, спившихся, деградировавших инженеров, эмэнэсов, художников, ученых, обанкротившихся коммерсантов, молдаван, русских, хохлов, казахов, узбеков, с регистрацией и без, Бульдог терпел фиаско, его постоянно обворовывали сами продавцы, подкладывая на столы «левый» товар. Три-четыре книги в день утаскивали ушлые клиенты, уличные мелкие воришки, тут же перепродававшие их лоточникам на другой стороне улицы за треть цены. В основном воровали молодые девицы, работавшие в паре с ухажером: ухажер отвлекал продавца на одном конце стола, а девица незаметным жестом умыкала книгу под плащ или джинсовую куртку. Бульдог списывал ворованный товар, распекал продавца, грозя уволить. Но где было взять нового? Книжным продавцом надо родиться. Надо болеть книгой. В Москву, ставшую Меккой безработных всего бывшего СССР, хлынули сотни тысяч людей, придумавших себе профессию «продавец». Продавец неважно чего. Продавец всего: ботинок, компьютеров, окорочков, самолетов, пароходов, презервативов. Это так удобно, так соблазнительно-просто — обрести профессию за пять минут, назвавшись продавцом. Не надо учиться, получать какие-то дипломы, свидетельства, а заработок покруче, чем у врачей, инженеров, учителей. Любой деградант, алкаш со стажем, протрезвевший по причине отсутствия денег, объявляли себя продавцами, в продавцы ринулись и малооплачиваемые научные работники, и оказавшиеся за бортом жизни журналисты. Из хорошего продавца вырастали коммерсанты, предприниматели. Это была кузница мелких и средних бизнесменов. Но таковых были единицы. Большую часть составляли отбросы, отрыжка общества, неудачники, сломленные жизнью. И именно эти поблекшие представители гомо сапиенсов попадали к Бульдогу. Ему катастрофически не везло на продавцов, хотя платил он им по-божески: десять процентов с выручки плюс сто рублей в день за выход.
…В мире уличных лоточников есть три вида продавцов: дундук, попугай и певчий дрозд. Дундук — он и есть дундук, лицо его малоподвижно, лицевые мышцы недоразвиты, улыбается он крайне редко, молча стоит у лотка, как часовой-первогодок у поленницы дров, и вяло отражает в своих опрокинутых внутрь глазах, как в стоячей луже, стремительно протекающую мимо него пеструю уличную жизнь Арбата. Он не ловит возбужденным зрачком красивых девушек, их ладные тугие попки, не вычисляет в людском потоке возможного покупателя, воров, коммерсантов, бандитов, банкиров, припарковывающих машины на углу у БКФ-банка. Его сознание не задевает проносящаяся мимо в сверкающих лимузинах, «тойотах», «лендроверах» богатая жизнь. Он не фокусирует зрачок на выражении лиц прохожих, он равнодушен к скрывающейся за яркой прыгающей рекламой неоновых огней жизни казино «Корона» на противоположной стороне улицы, куда входишь за пятьсот рублей, получаешь десять красных фишек и обретаешь право бесплатно пить все, что угодно, в баре, где нет никакой закуски, где тихо журчит золотоносная, доллароносная мутноватая струйка жизни круглые сутки без разделения на ночь и день, лето, зиму, осень. Рулетка не знает времени, не знает времен года. И ты обретаешь всего за пятьсот рублей вход в этот мир и можешь не выходить отсюда неделю, год, вечность, можешь пить, пока стоишь на ногах, потому что присесть тебе негде, здесь нет стульев, и если устал стоять, ты должен идти домой, а если не желаешь, то стой, ходи, играй. И все же находятся маньяки, которые живут здесь неделями, изредка позванивая домой жене, чтобы узнать, как там Дети, и попросить принести к входу в казино пакет с бутербродами. Вообще-то это запрещено, но за доллар охранник прикрывает глаза…
— Эй, дундук, проснись, — слегка толкает его в бок сосед по лотку, — у тебя стибрили книгу, вон вихляет в красных штанах рыжая наркоманка…
Дундук бежит, хватает рыжую за руку, пытается обыскать, но тут вмешивается ее долговязый партнер с полубритой головой, подбегает еще какой-то парень с петушиным красным гребнем грязных мочалистых волос. Закипает драка, дундук вынужден отступить, он беспомощно и растерянно раззевает рот в немом, застывшем возгласе так и не вырвавшегося возмущения, он парализован наглостью воров, грозящих его избить за то, что пристает к девушке посреди улицы средь бела дня. Он очень зол, но еще больше растерян, эта дурацкая история с ворованной книгой вырвала его из сна оцепенения, из мира грез, нарушила сладостный покой отупляющей отключки, чарующих скачущих самопроизвольно в мозгу видений, искрения обгоревших контактов на полюсах полушарий. Он смотрит на воров с какого-то огромного нематериального космического расстояния, где неважно — жив ты или мертв, живешь или умер, существовал или будешь существовать после переселения души, оттуда, где нет ни книг, ни казино, ни воров, ни обкраденных, ни назойливых, привередливых читателей, ни бандитов-приватизаторов, ни налоговых инспекторов, советников управ, мэров и вице-мэров.
И надо же случиться такому, что воровка украла книгу, толстенную книгу профессора Гурджиева «Письма Вельзевула к сыну», где он писал о том, что 90 % всего человечества пребывает во сне, люди живут и как бы не живут, изредка пробуждаясь для совершения половых актов, чтобы поесть, Попить, оправиться и снова погрузиться в сладостный мутный сон… И уплыл бы профессор Гурджиев в сизые бензиновые уличные дали Арбата с Люськой-наркоманкой и ее дружками, которым надо было срочно ширануться и поймать кайф, но не тут-то было: в дело вмешался певчий дрозд. Певчий дрозд в образе Василия Мочалкина, продавца, стоявшего через лоток от дундука Николая Голенищева родом из славного
