она приносит в жертву все: и верность Филипку, с которым не спит уже три года, и деньги, и душевные силы, и сотни мазей и примочек. По сути, это уже не Алла, а набальзамированная мумия, так густо она пропитана всякими химизмами, въевшимися в ее поры, в ее клетки, в ее протоплазму, в ее хромосомы… Алла уже почти космическое существо. По химизму она приблизилась к составу тела Владимира Ульянова в Мавзолее. Чего только женщина не отдаст ради того, чтобы сохранить обломки, осколки былой красоты!.. Вы не поверите, но она каждое утро натирается спермой кавказских горных архаров. Эта сперма стоит дороже, чем наркотики, дороже, чем героин. Эффект и впрямь чудодейственный. Ведь архары живут там, высоко в горах, по двести, триста лет. Говорят, они едят какие-то только им одним ведомые травы и могут совершить в день до сорока половых актов…
— А вы, вы сами кого-то любите? — спросил Костя.
— Увы, нет, — призналась честно Неля. — Для меня это слишком большая роскошь. Невозможно быть влюбленной и не совершать глупостей, не стать рабой страсти, а я сегодня не хочу ни малейшего рабства. И поэтому я стала активной лесбиянкой. Мне нужен мужчина пять-шесть раз в месяц, не чаще. Да и вообще я могу свободно обходиться без мужчин. Они примитивнее женщин, в них меньше игры, меньше объемности, они плосковаты и, как правило, зациклены на деньгах. А деньги — это тупик. Вы не поверите, но в игре на зеленом поле они охотнее идут к тому, кто их презирает и не ценит, нежели к тем, кто их боготворит. И вот такой же я была в своей любви. А теперь устала от этих Любовей. Они мельчили бы мою жизнь. Я ведь во всем игрок…
20
…Сделать добро и хотеть сделать добро — сколь огромная дистанция между этими, казалось бы, простыми словами. И Фемистоклов, и Папюсов хотели помочь Осе. Но какой ценой? Фемистоклов мог бы ему и впрямь помочь, возжелай он этого всем сердцем. И тогда зачем разговор о каких-то смутных видениях и копошении призраков? Зачем гонять туман? Тревожить неясные тени? Достаточно было Фемистоклову прийти к начальнику кадрового состава по ОВД «Арбат» Дынкину, которого он избавил от зеленого змия, и попросить посодействовать Осе. Дынкин бы не отказал, и они были бы в расчете. Дынкин поговорил бы с кем надо, и разрешение вернулось бы к Осе без особых Проблем. Дынкин был всесильный человек. Он был кадровик. Он был рентгенолог судеб. Коллекционер душ. Архивист грехов и грешков. Он знал об арбатских ментах и чиновниках больше, чем о них знали их родители и они сами. Через других кадровиков, с которыми он играл на бильярде и порой обменивался информацией, он знал такое, что волосы могли стать дыбом. Но он был человек-сейф. Он хотел жить. И он позволял жить другим.
В его сейфе на всякий случай лежала зеленая папочка с тесемками с заявлениями о просьбе уволить со службы от трех офицеров и двенадцати сержантов и старших сержантов, «стучавших» ему на других коллег. И эти коллеги мимоходом приглядывали за Фемистокловым. Приглядывали за Папюсовым. Этих людишек могло ветром сдуть в один миг из Москвы, возникни в этом необходимость. Но такой необходимости пока не было. Напротив, они были полезны. Они тоже работали на Дынкина каждый в своем роде. И Дынкин мог порождать по мере необходимости те или иные видения в мозгу Фемистоклова. Колдуны могли влиять и на ментовский кадровый состав. Они приносили определенную пользу Жоре Козлову, а теперь могли приносить ее Таратонкину. И за эту верную службу они могли попросить и себе кость. Могли выклянчить какую-нибудь малость.
Но Фемистоклов рассуждал так: «Зачем раньше времени тратить патрон? Его надо приберечь на серьезный случай…» Ему хотелось быть добрым, он любил порассуждать о природе добра, о механизме добра, он любил в себе желание помочь ближнему. Ося был ему симпатичен. В его мозгу, обкуренном травками вперемешку со стриженными мелко-мелко ногтями его жертв, порой роились странные видения. Временами он и впрямь угадывал ход грядущих событий, но полной уверенности не было никогда. Он называл эти видения голосом «манка». Но «манок» ведь мог и подвести. Он верил и в то же время не верил в свои пророчества, а жертвам, которых лечил иглоукалыванием, давал напоследок таблетку новейших нейролептиков или алкостоп и эспераль. Он был кустарь, но не бесталанный кустарь. В нем самом всегда жил страх. Живя в Москве, он просыпался ночью по три-четыре раза и курил. Он пользовал других, но вылечить себя не мог. И меньше всего в этом мире он мог предугадать свою собственную судьбу. Даже то, что произойдет с ним завтра и послезавтра. И разве смел он пожертвовать маленьким должком Дынкина, маленькой благодарностью, на которую имел призрачное право? Он даже не смел рассказать Осе Финкельштейну, что Полтора Ивана поведал ему о том, что в городе опять появился Сюсявый, что к мешкам с гексогеном он не имел никакого отношения, а виновники всего — Миша и Паша, польстившиеся по простодушию на изрядный куш. Разве мог он рассказать, что Сеня Король тоже стукач, что служит исправно ментам и фээсбэшникам и вдобавок платит деньги за все свои нелегальные точки. Сеню можно было сковырнуть только одним путем — обратиться в Управление МВД по работе с потребительским рынком, к полковнику Певзу или его заместителю капитану Ножкину, враждовавших с Дынкиным и с Козловым и не имевших достаточно кадров, чтобы контролировать Арбат и Новый Арбат. Певз и Ножкин работали по конкретным делам и не занимались мелочевкой. Пикировки между милицейскими подразделениями не приветствовались вышестоящим начальством. Надо было уживаться с ОВД «Арбат». И Певз до поры до времени закрывал на нарушения в торговле по арбатской зоне глаза, хотя дело шло о президентской трассе и никто толком не знал, кто такой Сеня Король. Что за люди его пестрая братва? Кто хозяева ста сорока четырех нелегальных точек лоточников на Новом Арбате? Черт с ним, что торгуют нелегально, плевать на порядок, но не ждать ли от них завтра более серьезных сюрпризов? Поди проверь, что они хранят в своих коробках? Певз и Ножкин не участвовали в дележе денег, которые шли с нелегалов, это была мелкая, грязная игра, слишком мелкая, чтобы о нее пачкать руки. Да и не стал бы с ними Делиться никто, а ментовская вражда была на руку торгашам. В этом грязном мирке, в этих мутных потоках надо было уметь лавировать. И каждый изощренно прослеживал свою линию, не переступая грань. Азербайджанской братве было невыгодно ссориться с ментами, они не имели дела с сержантско-ефрейторским составом, они привыкли дружить с начальством, не обязательно с Козловым, были влиятельные заместители, был начальник службы МОБ. У Жоры Козлова хватало других забот. Но Дынкин должен быть в курсе всех дел. Он обязан был знать: кто из ментов продажен, кто сколько берет, а кто вообще не берет, не желает брать и довольствуется должностным окладом. Были в ОВД «Арбат» и такие белые вороны. Были фанаты правопорядка. Были недотепы, которые не умели просто взять свой куш и их никто не посвящал в маленькие тайны и расклад уличной жизни. Но, кроме ментов, кроме Моисейкина, никто не шерстил ни Арбат, ни Новый Арбат. Все городские инспекции, Департамент потребительского рынка, Торгинспекция не рисковали влезать в арбатскую жизнь, это было дело хлопотное, неблагодарное, одиночные наезды и проверки не меняли ничего: сгонишь нелегала здесь, он станет завтра в, другом месте, потом вернется на обжитые места. А начнешь душить — можешь пострадать. В сентябре были похороны начальницы торгового отдела Центрального округа. Зарезали вечером на квартире. И концов, конечно же, никто не нашел. Дело прикрыли.
…Фемистоклов много знал о жизни Арбата и Нового Арбата. Он знал куда больше, чем Папюсов и Никифор Передрягин. Передрягин был стукачок по линии РУОПА. Но когда РУОП расформировали, у Передрягина не стало надежного прикрытия. А без прикрытия жить нелегко. За три года жизни на Арбате он столько настрадался, что научился сочувствовать другим. Он искренне хотел помочь Осе Финкельштейну. Вернуть его лоток — была своего рода задачка, маленькая шарада, маленькая головоломка, маленький крассвордик, решить который непросто, но это была своего рода игра, игра на принцип, игра — кто кого, эта игра пробуждала азарт, тем более что Передрягин ненавидел Моисейкина, он ненавидел азербайджанскую братву, он боялся братанов кавказской национальности, от них можно было ждать любого подвоха, они были непредсказуемы. С русской братвой было куда проще, но они тоже были не сахар. Жить приходилось в мире сплошных несовершенств. И если в жизни что-то и менялось к лучшему, то не потому, что ты научился приспосабливаться и прогибаться под ударами судьбы, прогибаться под чужой волей, а потому, что проявлял дерзкую изобретательность и умел откликнуться на проснувшееся в душе слепое побуждение переиграть судьбы, переиграть противника, переиграть ситуацию. Мир был заряжен неудачей, и ты был в этом мире одинок. Но стоило помочь другому неудачнику, и ты начинал осознавать свою силу. В
