Виктор Суворов: Нокдаун 1941. Почему Сталин «проспал» удар?

И вот эта «шестерка» — они на меня абсолютно не обратили внимания, они готовились сесть на аэродром…»

Последний абзац выглядит очень сумбурно. Непонятно — кто, куда, зачем? Что именно «немцы поняли»? Дальше все становится яснее:

…Я походил в воздухе, посмотрел и пошел на границу, а когда ходил и смотрел над границей — наткнулся на немецкий связной самолет фирмы Физлер «Шторх». Я дал одну очередь, и он воткнулся в землю. Потом пошел на Скидель [базовый аэродром соседнего 127-го ИАП] — там никого нету, над Гродно прошел и вернулся на аэродром. Командир эскадрильи говорит: «Мы улетаем, полк улетает в Чернены [аэродром около города Мосты на Немане, примерно 100 км от границы. — М. С.]. Ты давай заправляйся и прилетай туда…» Полк улетел. Я улетал почти что последним…»

На этом месте прервем на время рассказ Долгушина и постараемся хоть что-нибудь понять в прочитанном.

Первое, что необходимо отметить, — полк был поднят по тревоге в 2:30 ночи. За два часа до появления первых вражеских самолетов на аэродроме 122-го ИАП уже никто не спал. Поднятый по тревоге личный состав полка успел «разрулить и рассредоточить» самолеты. Результаты первого вражеского налета Долгушин (в другом месте своего рассказа) оценивает как «очень незначительные». Это мнение полностью совпадает с сохранившимися документами штаба 3-й армии (в оперативном подчинении которой была 11-я САД): «С 4 часов 30 минут до 7 часов произведено противником 4 налета на аэродром Новы Двур группами 13–15 самолетов. Потери: 2 самолета сгорели, 6 выведены из строя. 2 человека тяжелю ранено, 6 — легко…» Другими словами, потери от «уничтожающего удара по аэродромам» составили в 122-м ИАП не более 5–10 % от исходной численности. Однако уже через несколько часов (судя по рассказу Долгушина — еще до полудня 22 июня) командир 122-го ИАП принимает решение перелететь в тыл (правда, пока еще в ближний оперативный тыл 3-й армии). Противник при этом тоже времени не теряет и «перебазируется», да только не назад, а вперед: даже не ввязываясь в бой с одиноким истребителем Долгушина, немцы начинает осваивать свой первый на советской территории аэродром…

Продолжим теперь чтение воспоминаний С. Ф . Долгушина:

«…Прилетел я в Лиду [это уже 100 км к востоку от Гродно. — М. С.] где-то в районе 11:30–12:00… Две «девятки» самолетов сели тоже передо мной на этот аэродром, потому что в Черленах отбомбили — сесть нельзя. И вот, когда наши подруливали, нагрянули Ме-110 и, застав там наших на рулежке, начали бить по всем, которые рулили на полосе аэродрома. А самолетов на рулежке было еще много. В результате этого налета машинам они ничего не сделали, но командира дивизии Ганичева ранили в живот, и он через 2 часа скончался, его заместителя полковника Михайлова ранили в ногу и убили одного из летчиков…

…После этой штурмовки в Лиде мы полетели в Черлену к полку, полк-то там… Но откровенно скажу: у которых жены были — пошли к женам, а мы, холостяки, улетели. Дивизией после гибели Ганичева никто не командовал: дивизия осталась «без руля, без ветрил». Командир умер, Михайлов ранен, а начальника штаба я и не знал…

…Прилетели мы и сели в Черлену, где стояли на вооружении истребители И-153, вооруженные только пулеметами ШКАС, а у нас-то эскадрилья с пушечными И-16. А в Черленах для пушек снарядов нету, т. к. наши техники добирались с Нового Двора своим ходом и к тому времени были еще в пути… Начали мы работать над мостами в Гродно — прикрыть мосты и прикрыть отход наших войск через мосты. Вот там — над мостами — я и сбил свой первый бомбардировщик Ю-88 [кроме двух пушек, оставшихся без снарядов, на И-16 было и два пулемета. — М. С.]. Пока мы дрались — мосты в Гродно были целы, и войска переходили. Мы видели, как наши войска переходят по этим мостам — отходят на правый берег р. Неман, и до конца дня мосты оставались целы…

…Когда смерилось и ночь наступила, поступила команда: «Перелететь в Лиду!» И вот вам ответ — тем, кто говорит, что у нас были неподготовленные летчики: полк потерял машин 5 или 6, а больше 60 машин в полку были еще «живые»… Пришли садиться, а взлетное поле в Лида перекопано: там строили бетонную полосу, в связи с чем осталась узкая посадочная полоса, на которую и днем-то сесть было особо негде. Так вот, подготовка летчиков была такой сильной, что при посадке мы ни одной машины не поломали… На аэродроме скопилось больше ста машин: наши И-16 из 122-го ИАПа и И-153 из 127-го ИАПа…

…Мы сели в Лиду без техсостава, без всего. Машины пустые — боекомплект пустой, аккумуляторы сели, бензин есть, но он в цистернах под землей, достать нечем. А канистрами и ведрами — попробуй в самолет 300 кг ведром залить! И ни одного заправщика — все на аэродроме осталось в Новом Дворе и в Черленах. Летный состав целый день ничего не ели, сделали каждый по 5–6 вылетов, устали и измотаны так, что ни руки, ни ноги не действуют — уже еле ноги двигаем, а потом, моральное состояние какое — сами понижаете…

…Рано утром 23 июня, когда еще темно было, нас подняли по тревоге. Мы прибежали на аэродром, а у наших машин — пустые баки. Ни взлететь, ничего. И Ме-110 уничтожили все, что было на земле. Два полка были разгромлены и перестали существовать. Нас посадили в машины и через Минск увезли в Москву, за новой техникой. Уезжали из Лиды все вместе — летчики 122-го и 121-го полков, сели на машины, и все уехали… И я уверен, что там 50 % самолетов «живых» обоих полков так и осталось, а то и больше! Вот так и прекратилось существование двух полков…»

Короткий рассказ С. Ф. Долгушина содержит в себе практически все наиболее значимые моменты так называемого «перебазирования» (т. е. беспорядочного, неорганизованного отступления) и его неотвратимых последствий. Уже через несколько часов после такого «перебазирования» авиаполк приходит в состояние полной беспомощности: боеприпасов нет, бензозаправщиков нет, аккумуляторы сели, у летного состава «ни руки, ни ноги не действуют», а все технические службы, которые и должны заправлять, заряжать, маскировать, чинить, безнадежно застряли на забитых беженцами дорогах отступления.

Коготок увяз — всей птичке пропасть. За первой фазой «перебазирования» быстро (в случае со 122-м ИАП — менее чем через сутки) наступает вторая — летчики «сели на машины и все уехали». Но и доехать «через Минск в Москву» (т. е. за тысячу километров от разваливающегося фронта) в ситуации, когда авиация противника господствует в небе, удается не всем и не всегда. Возможно, не все и старались доехать. «Из 248 человек летно-технического состава, находившихся в строю утром 22 июня, спустя неделю в Орел прибыли для получения новых самолетов лишь 110 красноармейцев и командиров [странная фраза: «красноармейцы» в число «летно- технического состава» не входят. — М. С.]…Против большинства фамилий в списке потерь было указано «отстал при перебазировании»». Эти слова из архивных документов 129-го ИАП (9-й САД), хотя и не имеют прямого отношения к судьбе разгромленного 122-го ИАП, достаточно характерны для событий первых дней войны.

Дальше — больше. Точнее говоря — меньше. Паническое перебазирование истребительных полков первого эшелона ВВС приграничных округов вынуждало высшее командование использовать уцелевшую на тыловых аэродромах бомбардировочную авиацию в качестве ударных самолетов поля боя, да еще и безо всякого истребительного прикрытия. Это с неизбежностью вело к огромным потерям и стремительному сокращению численности бомбардировочной авиации. В результате уже через две недели после начала войны советские ВВС растеряли то огромное количественное превосходство над противником, которое они имели к началу боевых действий.

В условиях численного равенства с советскими ВВС немецкая авиация получила решающее преимущество за счет более высокой подготовки и боевого духа летного состава, за счет отработанной тактики боевого применения и взаимодействия с наземными войсками, за счет безупречной работы системы связи и управления. Только непрерывное наращивание сил за счет переброски авиационных частей внутренних и дальневосточных округов, только непрерывное формирование новых авиаполков