— А ты сама подумай, княгинюшка, — со вздохом отозвалась Малфрида. — Ты ведь едешь великий ряд заключать с ромеями, ты их подкупить живой и мертвой водицей надумала. Но мало ли что с водицей приключится, когда христианин рядом? Сила-то христианская — всему вред.
Ольга медленно поднялась. Стояла в лунном свете, прямая и напряженная, облекающее ее тонкое покрывало будто застыло каменными складками, столь была неподвижна.
— Да неужто?
Она кинулась в шатер, разыскала припрятанный ларчик с волшебной водой, но, как и обычно, без чародейского слова Малфриды открыть его не получалось. А обиженная ведьма слушаться Ольги не пожелала, ушла прочь.
Но ночью, когда на ладье даже стражи уже подремывали, Малфрида сама заглянула под полог палатки, достала ларчик заветный. Распахнула и стала перебирать склянки. Да, и впрямь одна из склянок светиться перестала — не прошло без вреда присутствие христианина. Хорошо, одна только погасла, могло и хуже быть. И хоть Ольга сама была виновата, но гнев на священнике не преминет сорвать. И поделом ему, длиннополому!
Но потом ведьма подумала, что ссориться Ольге с христианином не ко времени, это повредить может всем ее планам. Поэтому достала из калиты напоясной приворотное зелье, какое печенежский шаман приготовил, поглядела на его слабое розовато-желтое свечение. Живая водица немного иначе светит, ну да в этом еще разбираться надо, чтобы различить.
Она налила приворотное зелье вместо погасшей живой воды, уложила в ларчик. На первый взгляд, не сильно оно и отличалось, так что пока сгодится. И хотя ведьма теперь знала, где достать на Хортице настоящую чародейскую водицу, но возвращаться к стылой Жери и ее источникам совершенно не хотелось. Ей вообще хотелось забыть Жерь и все, что с ней связано.
Глава 6
Корабли уплывали все дальше…
Ольга стояла, опершись на высокий борт ладьи, и вспоминала прощание с сыном. Думала: как-то ее молодец править будет? Сумеет ли? Сам молодой князь не волновался. Он переговорил перед отъездом с Малфридой, помахал матери рукой и ускакал.
Княгиня тогда ощутила болезненный укол в груди: почему сын не родимой сказал последнее слово, а чародейке? И что в той Малфриде, почему все дорогие княгине мужчины ведьму предпочитают? Вон и Игорь некогда по ней с ума сходил, Святослав души в ней не чает. Свенельд тот же…
Ольга ощутила в глубине раздражение на ведьму. И сама за то себя осудила. Ведь верна ей Малфрида, хорошо служит, советы дельные дает. Хотя порой и скажет нечто непонятное. Когда уплывали с Хортицы, ведьма неожиданно сообщила, что однажды тут сложит голову великий воин-рус, а печенеги сделают из его черепа чашу, будут пить из нее на пирах. Ольгу даже передернуло от подобного. Потом призадумалась: никто из известных ей хоробров на Хортице не служил. Хотя и неплохо было бы своих витязей там расположить да оберегать богатый остров. Но когда до того руки дойдут? Да и позволят ли местные ведуны, не обидится ли местный люд с Хортицы? Хлопотно все это. Пока же Ольга спросила, может ли Малфрида поворожить да узнать, кто погибнет на острове? Лицо ведьмы сделалось напряженным. Почему-то ей страшно было узнавать это, не хотелось. Вот и сказала:
— Нет, не могу.
— На нет и суда нет, — отмахнулась княгиня.
И впрямь, чего голову морочить? У нее сейчас иные дела, иные заботы, за всем не уследишь.
Ольга сказала негромко по-гречески:
— ????? ????? ? ??? ???, ???? ???? ????? ???? ???.
Княгиня теперь все чаще заставляла себя произносить слова на чужом языке. Ей хотелось постичь чужую речь, понимала, что ей это пригодится даже более, чем все переводчики ученые. Поэтому, несмотря на обиду Малфриды, княгиня опять приблизила к себе Григория, усердно занималась с ним, они часто разговаривали на греческом, и Ольге было радостно, когда тот хвалил ее за усердие в овладении языком. Правда, после того как Малфрида дала понять, что именно присутствие христианина может погасить живую воду, Ольга отдала ларец на другую ладью, доверив его невестке Сфандре. Эта сохранит, она давно в семье и проверена верностью. Не той верностью, чтобы Глебу не изменять, а именно роду, от Рюрика идущего, предана. Вот пусть и оберегает ларец. Кажись, и Свенельду можно воду доверить для охраны, но вот именно ему Ольга не решилась такое чудо дать. Этот красавчик всегда выгоду свою блюдет, да и до воды живой больно жаден. Он даже в годы, когда древляне врагами Киева были, не отказывался стоять у них посадником, только бы к водице чародейской поближе быть. А теперь, когда на Руси вода исчезает, она ему что соколу небо — без этого и жизнь не жизнь. В чем-то Ольга его понимала: тот, кто привык долго молодым быть, страшится измениться. В этом страхе есть нечто слабое, некая зависимость, оторопь при мысли о смерти. И хотя любому из живущих ужасен жизненный конец, но тому, кто знает, как его отложить, невыносимо думать, что все может окончиться. И это при том, что и сама долгая жизнь кажется сном — нет особой радости, нет сильных желаний, страсти утихают. Это Свенельд не разучился радоваться жизни, ну да он пока не стар, годочков сорок ему с небольшим, еще жить и жить, хватая каждый миг полными горстями. Вот пожил бы он с ее годы, тогда бы и познал, как от прожитых лет усталость появляется, краски жизни гаснут.
Княгиня поглядела на корабль варяга, увидела подле него чародейку свою. Малфрида перебралась на драккар, едва Ольга объявила, что подле нее на ладье поплывет отец Григорий. Тогда ведьма выглядела обиженной, даже сердитой, а теперь вон хохочет со Свенельдом, оба такие молодые, чародейская вода для них только забава да краса телесная. А ведь и впрямь хороши: что рослый светловолосый варяг, что смуглянка Малфрида с растрепанными на ветру волосами. Глядя на них, Ольга почувствовала, как в сердце шевельнулось что-то подзабытое и важное. Ревнивое. И опять подумалось: отчего все так к ведьме этой прикипают? Что, девок вокруг краше нет? Вот Милослада Смоленская уж как глазки Свенельду строила, а теперь сидит, надувшись, губы кусает. Ей тоже обидно, что Свенельд не ее к себе на драккар покликал, а чародейку беспутную.
До Ольги опять долетел веселый смех варяга и ведьмы. Казалось, что и в самом деле обхаживает красавца Свенельда своенравная Малфрида. Она вон от Малка ушла, хотя и твердила, что любит мужа. Да она и Свенельда некогда любила. Может, вновь захотела кого под бок, такого же сильного и имеющего возможность ее защитить? Ибо, как бы ни гордилась своей силой чародейка, Ольга поняла ее страх перед миром. Чужая здесь Малфрида, поэтому и исчезает порой невесть куда. Но и без людей ей невмоготу. И Ольгу она ценит как раз за то, что та может ее защитить от людей.
Отец Григорий порой ворчит:
— С кем ты связалась, княгиня? Темная она, разве сама не видишь? И куда с такой в христианскую
