И все же пошла за ним. Они поднялись немного вверх по выложенной камнем лестнице с широкими ступенями, но двинулись не к воротам монастыря, а вдоль каменной стены, окружавшей его постройки. Здесь вилась небольшая тропинка, которая вскоре стала уводить куда-то в сторону, в лес. И опять они долго шли под соснами. Малфрида обрадовалась, когда отдаленное пение монахов осталось позади, звучало все тише, пока его совсем не стало слышно.
Наконец они оказались на поляне среди пустынного соснового леса. В лунном свете показался довольно большой дом, сложенный из огромных камней, вокруг шла невысокая, не больше человеческого роста, ограда, тоже каменная. В ней имелась калитка, куда и постучал монах.
— Отче, открывай! Свои.
Малфрида только подивилась, что он не перешел на ромейский. Но и ответили ему через время понятно:
— Ты, чадо? Получилось у вас?
— Как ты и велел — все сделано. Со мной чародейка. Удалось увести ее от беды.
Последние слова он произнес, когда калитка уже отворялась. Малфрида увидела перед собой рослого монаха в островерхом, накинутом на лицо куколе. В тени черт было не разглядеть, только светлела длинная седая борода, струившаяся по темной рясе. Луна очерчивала силуэт встречавшего, он был неподвижен, но Малфрида ощутила на себе его пристальный испытующий взгляд. Ей стало не по себе, и она невольно поискала на груди оберег. А еще… вот странно… показалось, что она как будто уже слышала этот спокойный, глухой голос с властными интонациями.
— Отче Евсевий! — негромко произнес приведший Малфриду древлянин. — Отче, как мне теперь?
Тот, кого назвали Евсевием, медленно повернул голову. Лицо его все еще оставалось в тени клобука.
— Ты хорошо справился, Исаиа. Благодарю. Теперь можешь идти на свои послушания, брат. До обедни ты мне не понадобишься.
Сам же повернулся и пошел к дому — высокий, но сутулый, явно немолодой, однако величавый. Ступал он медленно, опираясь на посох, за ним по тропинке тянулась его темная длинная тень.
Малфрида постояла какое-то время, потом осторожно двинулась к дому, где Евсевий оставил приоткрытую дверь. Внутри теплился огонек, будто приглашая войти. И ведьма прошла к монаху. Огляделась.
Сперва была тесная прихожая, на лавке у стены стояла деревянная кадка с водой, на другой лавке — расстеленная овчина. Дальше — арка прохода, куда удалился священник Евсевий, там помещение просторнее, освещенное золотистым светом двух высоких свечей. Свод невысокий, вокруг голые каменные стены, земляной пол, покрытый плетеными циновками. В углу — узкое деревянное ложе с плоской подушкой, покрытое темным шерстяным одеялом, у полукруглого окна стол и стул, у стены небольшой шкаф с книгами — вот и все убранство жилища. А еще Малфрида увидела икону Богородицы с лампадой в углу. Ведьма враждебно посмотрела на нее. Не забыла еще, что с ней при иконах-то делается. Но сейчас, когда в ней не было чародейских сил, она ничего не почувствовала. Просто смотрела на темный лик Божьей Матери, удерживающей перед собой младенца Христа.
— Кириотисса, — проследив за ее взглядом, сказал монах. — Это означает всемогущая, владычица.
Его голос по-прежнему казался знакомым… Где Малфрида могла его слышать?
— Кто ты, человече? — спросила она негромко. — По речи сужу, одного племени мы. Но древляне всегда гнали христиан. А ты тут… Как такое вышло?
Он медленно повернулся, выпрямился — и свет упал на его лицо.
У Малфриды вдруг стало сухо во рту, горло сдавило. Из-под темного монашеского куколя на нее смотрели светящиеся, почти белые глаза. Это было так жутко… Но и узнаваемо. Только раньше ведьма не помнила, чтобы в глубине этих светлых, будто слепых, глаз были зрачки. Теперь же черные точки зрачков были направлены прямо на нее.
— Вот как нам довелось свидеться, девочка моя, — негромко молвил кудесник. Ибо ранее, когда Малфрида училась у него в древлянских лесах, он был чародеем.
— Великий Никлот!..
Неожиданно ослабев, она прислонилась к стене, смотрела в эти светящиеся под темным куколем светлые очи с темными зрачками. Эти глаза казались и нелюдскими… и ставшими почти человеческими.
— Никлот! — повторила ведьма побелевшими от напряжения губами.
Пораженная, она не могла шелохнуться. Никлот глядел на нее, и ей казалось, что эти мгновения тишины заполнены только глухими ударами ее сердца и едва слышным дыханием, вырывавшимся из ее сведенного горла.
Никогда, ни в каких видениях, гаданиях или просто помыслах Малфрида не могла представить, что может таким встретить своего учителя колдовства. Ибо давным-давно — так ей казалось — в какой-то иной жизни, когда она только постигала свою колдовскую силу, волхв Никлот был ее наставником, помогал понять живущие в ней силы, учил управлять ими и колдовать. Жил он тогда в глухой древлянской чаще, слыл верховным волхвом, и говорили, что сила его такова, что перед ней склоняются самые мудрые ведуны; даже непримиримая к людям нежить подчинялась силе могучего чародея, живущего так долго, что даже глаза его выцвели до белизны. Все почитали Никлота, считались с его волей и решениями. Но однажды верховный волхв пропал. И никто, даже самые знающие ведуны, не могли сказать, куда делся великий чародей. Он исчез, словно никогда его и не было, а следы его растворились, сгинули. И сколько бы ни ворожили, не могли разгадать его загадку. Тогда-то и решили, что чародей Никлот сам захотел уйти и наложил заклятие, не позволявшее проследить его путь.
И вот Малфрида встретила его… в облике монаха! У нее не было слов. Она просто молчала, глядя, как он, перестав ждать от нее слов, склонился над книгой, стал негромко читать:
— Престол Твой, Боже, в век века: жезл правости — жезл царствия Твоего. Возлюбил Ты правду и возненавидел беззаконие: сего ради помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости более причастников Твоих.
