По времени это совпадало именно с ними…
Было неясно, и печаль вошла в императорское сердце.
В этот момент Николай I, дешевый провинциальный трагик, сам себе казался монументален. Выпятив грудь, он шагал, тренькая шпорами, через анфилады дворца и мыслил о скорбном величии своего одиночества. Вот он – подвиг, достойный Цезаря: повелитель всея Руси и не может позволить себе прижать сына к груди. Во внутренних покоях дворца императрица с усердием, достойным всяческой похвалы, вязала чулок, а возле ног ее играли дети. Его дети! Вполне законные. Император прижал к глазам платок:
– Чистые душеньки, – сказал, невольно прослезясь…
Печаль усилилась. Он спустился через Комендантский подъезд на площадь, сел в дежурные сани, запахнул шинель.
– Прямо! – и кони понесли его в пропасть Невского.
Напротив Садовой кучер придержал лошадей:
– Ваше величество, а теперича – направо или налево?
Император трагически задумался на распутье…
Поедешь направо – и попадешь в спальню штабс-капитанской госпожи Сютаевой. “Старо!” Налево поехать – и быть сегодня в объятиях Манжетки. “Тоже надоело!”
Классический монумент вырос над санями:
– П р я м о! – И кони помчали в Смольный монастырь…
У врат “святой обители” императора с поклонами нижайшими встретил сам правитель канцелярии совета института.
– А-а, Комовский… – сказал Николай I, грозя ему пальцем. – Ты служи мне, Комовский, старайся…
Внутри института зрели таланты для домашнего потребления. Катенька Азанчевская сыграла императору на арфе, и он потрепал ее по щеке. Дочь портупеи-прапорщика Санечка Коротнева исполнила пристойный танец. Леночка Рындина смело подошла к доске и решила уравнение с двумя неизвестными, за что император погладил ее по голове. Шарлотта Реми никакими особыми талантами не отличалась, и этим привлекла его благосклонное внимание.
Графиня Юлиана Адлерберг, вся в жестких буклях, воздев лорнет к глазу, проводила фигуру удаляющегося императора. Николай I уходил в даль белоснежного коридора, отечески беседуя с любознательной Шарлоттой Реми… Дверь за ними закрылась.
Лорнет опустился и повис на шелковой бретельке.
– Сергей Дмитриевич, – сказала начальница Комовскому, – проследите, чтобы девицы сейчас по этому коридору не бегали.
– Слушаюсь!
Отец Шарлотты Реми был замечен – из полковников произведен в генерал-майоры. Император вскоре навестил и Тутолмина. Целуя старика в дряблые щеки, он кратко вопросил:
– Как нарекли?
– Алексеем, человеком божиим, ваше величество.
– А фамилия какова?
– Пасхин, благо на Пасху подкинут…
Император высочайше соизволил проследовать в детскую и милостивейше похлопал младенца по румяной попке.
– Я его не оставлю, верь мне, – сказал он Тутолмину. – В российском дворянстве я и сам его сопричислю, а индегант на титул Пасхину испрошу у двора венского.
И во всем величии торжественно удалился… Через два года умерла Софья Петровна, отписав перед смертью на своего воспитанника свои девичьи имения, доставшиеся ей из рода графов Паниных. Старик Тутолмин скончался в 1839 году, завещав Пасхина попечениям богатых московских сородичей. Комовский, как кукушка, верно подкинул птенца в удобное гнездышко: Пасхин в холе и неге, среди гувернеров, мамок и учителей. Император тоже не забыл своего “сыночка”: в 1843 году состоялся указ, по которому Алексей Пасхин признавался в “баронском достоинстве”, дарованном ему от австрийского императора. Со скамьи московской гимназии барон пересел в седло “синего” лейб-кирасира – жизнь улыбалась!
Жизнь перестала улыбаться только Комовскому. Мастер устраивать свои делишки, он не однажды пострадал, почти пойманный за руку на казнокрадстве. Баловень судьбы постепенно превратился в горького неудачника. Из модного красавца, говоруна и кавалера в танцах, Комовский стал облезлым стариком, брюзгой и ворчуном. И этот старик лишь издали, не смея даже приблизиться, с ядовитой завистью наблюдал, как рядом с ним блаженствовал в богатстве и знатности его отпрыск, в дровах урожденный.
Пасхин из “синих” кирасиров перевелся в лейб-гвардейские гусары, часто его видели при дворе. Он разъезжал на великолепных рысаках, он швырял золото горстями, он купал актерок в шампанском и вообще плевал на всех людей…
Горько было Комовскому видеть его мотовство, очень горько! Шестеро детей, порожденных им в законном сожительстве, камнем висли на сгорбленной спине чиновника. Дочерей – одень, сыновей – обучи. Деньги, деньги, деньги… А где их взять?
Он овдовел, старость его была печальна. Жалкий старик!
И никогда уже нельзя сказать Пасхину, что “я – твой отец, а ты – мой сын”. Никак нельзя, ибо сам-то Пасхин императора Александра II считает своим “сводным” братом, а тот не возражает…
Дальше – хуже! Комовский как-то выбрел из дому, озабоченный горестями собственного неустройства. Тут и налетел на него огнедышащий рысак и сбил его с панели, топча копытами. Когда старик очухался, то узнал Пасхина… Стоя в кабриолете, сын его свысока еще и обложил папеньку на манер гусарский и покатил дальше, вполне довольный своей судьбой. Помятый лошадьми, долго после этого болел несчастный чиновник. Умер же С. Д. Комовский в 1880 году, и он был предпоследним из лицеистов пушкинского выпуска (последним же умер канцлер князь А. М. Горчаков).
А барон Пасхин прожил недолго; он умер в чине штабс-ротмистра, погребен на кладбище в Стрельне. Женат он не был, и с ним угас анекдотический род баронов Пасхиных.
В 1908 году известный генеалог А. Гломбиевский, опубликовав заметку о Пасхине, обратился к тем лицам, которые знали Пасхина, чтобы они дополнили его сведения.
На этот призыв историка никто уже не откликнулся.
Курьезный аристократ пил, гулял, дебоширил…
Дополнять было нечего. Но я все-таки дополню.
Лейб-кучер придержал лошадей возле Садовой:
– А теперича куда, ваше величество?
Император Александр II, сын Николая I, задумался…
Налево поехать – там его знают за “полковника Александрова”.
Направо поехать – там его знают за “полковника Николаева”.
В любом случае до утра не отпустят, а с женой у него и так без конца натянутые отношения…
– П р я м o! – сказал император.
Сытые лошади доставили его в Смольный монастырь. Царственный ловелас вошел в учреждение государственное. Но графиня Адлерберг уже отошла в лучший мир – вместо нее начальствовала непреклонная дама Ольга Томилова. Трудно поверить, но порядки изменились. Ольга Томилова – с палкой в руках – гоняла императора:
– Прочь отсюда! Вот я вашей жене скажу…
Александр II вернулся в коляску.
– Вот глупая баба! – сказал он кучеру.
Тот, перебирая в руках вожжи, терпеливо ждал. Поехали…
Толстая девка в сенях шлепнула перед императором на пол мокрую тряпку, велела ему вытереть ноги:
– Сей день у нас полы мыли…
Император вытер сапоги и сказал девке:
– Скажи барыне своей, что прибыл полковник Вислоухов…
Он слышал, как девка докладывала о нем:
– Там, кажись, опять
