кресло.
— Ого! — обратила к нему накрашенное лицо незнакомка. — Есть еще мужчины, которые говорят дамам комплименты.
Юра не отозвался: ему не понравилась эта третья, слишком уж накрашенная.
Для него нашли стакан, налили из большой, в три четверти литра, бутылки красного узбекского портвейна.
— Спасибо, девочки, но это для меня слишком крепко, — отказался Юра. И поймал за руку проходившую мимо знакомую официантку. — Валечка, мне пива, две.
— Нету, Юра! — пожаловалась Валя.
— Тогда бутылку сухого… и все-таки бутылку пива с собой. Надо! Для шефа.
— Ну, попрошу там…
— А нам? — капризно спросила третья.
— А вам вот этого хватит. — Юра переставил к ней стакан портвейна, налитый для него.
— Девочки, а что он здесь раскомандовался? — возмутилась третья. — Мы собрались, чтобы эмансипироваться.
— Это Надюшин брат, — сказала Лиля. — Он это так.
— Почему он не представился дамам?
Она была не столько пьяна, сколько хотела казаться выпившей и раскованной. Обычно так ведут себя подростки.
— Честь имею. — Юра встал. — Густов-младший.
— Лионелла, — представилась незнакомка.
— Юриокарий, — не сдержался Юра, смеясь глазами.
— И не смешно! — сказала Лионелла.
— Зато красиво, — не унимался Юра.
И так продолжалось бы дальше, если бы Надя не остановила их. Она сказала Юре, что Неля — их новая сотрудница, приехала из Ленинграда…
Юра утихомирился. Зато вдруг активизировался «индеец». Перевесившись через спинку своего кресла, он заговорил:
— Девочки, а вас там не слишком много? Три к одному — это несправедливо.
— Что вы предлагаете? — кокетливо спросила Неля.
— Объединиться.
— В этом что-то есть! — полусогласилась Неля.
«Индеец» встал, отодвигая кресло.
— Ты, парень, не суетись раньше времени, — сказал Юра.
— А ты что-то слишком часто стал возникать передо мной, инженер, — не отступил тот.
— Нет, ну, ребята, ну зачем вам ссориться? — новым, миротворческим голосом заговорила Неля.
— Устами красавицы глаголет истина, — изрек «индеец» и предложил сдвинуть столы. Надя тоже поддержала его, тут же лихо допив свой стакан.
Юре захотелось уйти. Но все же оставить Надю в такой компании он не мог и потому остался за общим столом, наблюдая и слушая. Его участие в беседе было уже не обязательным, каждый слушал себя, так что сидеть вот так, потягивая свое сухое, было даже любопытно.
Однако настало и такое время, когда ему пришлось остановить сестру.
— Надя, ты уже пьяненькая. Пошли домой! — тихо сказал он.
— Не хочу, не хочу, не хочу! — закапризничала она, как в детстве. Потом на нее нашло быстрое просветление, и она наклонилась к нему, зашептала доверительно и почти трезво: — Юронька, я буду слушаться тебя, как маленькая слушалась, только не уводи меня, пожалуйста. Мне хорошо сейчас, понимаешь? Ни о чем не думается, никого мне не надо.
— Зато к тебе лезут. — Юра никак не мог смириться с тем, что с другой стороны рядом с Надей сидел «индеец» и все норовил облапить ее.
— А что мне, свободной-то, Юраша? — Надя вдруг выпрямилась, как будто нарочно выпятив свою красивую грудь, и в глазах ее вспыхнуло что-то в ней не знакомое, озорное или ухарское.
А «индеец» поддал жару:
— Вот это женщина! Избираем ее королевой стола. Кто против?
Против никого не было. Надя вышла зачем-то на тот свободный «пятачок» между столами, на котором в субботу и воскресенье танцуют, раскинула руки, пошла по кругу… и пошатнулась.
Нет, надо было все-таки уводить ее, чтобы не позорилась.
Юра встал. Сделал вид, что подключается к танцу, прошелся, так же раскинув руки, и тихонько начал вразумлять сестру:
— Наденька, ты у меня схлопочешь. Не здесь, так дома… Ты меня знаешь.
— А что я такого делаю?
— Шатаешься — вот что!
— Правда? — Она, кажется, осознала то, что услышала, и сразу протрезвела: — Тогда спасай меня, братик.
Юра сказал официантке, что еще вернется, и вышел с Надей из кафе. Ему приходилось крепко держать сестрицу под руку, потому что она вся как-то размякла, отяжелела, стала неуклюжей и неловкой.
— Куда ты меня волочешь? — спросила она на улице.
— Только не к нам домой. Увидят тебя, такую…
— Плохо выгляжу, да?.. Ну, ты сам все реши, Юр. И не сердись на меня, хорошо?
— Всыпал бы я тебе, да великовата стала, выросла.
— Я еще не совсем плохая, Юр! Я просто несчастливая получилась.
Когда поднялись в Надину квартиру, чистенькую, прибранную, но словно бы еще не обжитую, Юра повел покорную сестру в ванную и велел хорошенько умыться, а сам прошел в комнату и включил телевизор. Там что-то пели.
Надя не появлялась долго, а появившись, первым делом сообщила:
— Меня скоро из квартиры выселят.
— Это почему же?
— Сам посуди: можно ли при таком жилищном голоде оставить брошенной бабе отдельную квартиру?
Юра подумал и согласился, что действительно могут выселить.
— Куда же ты пойдешь? — спросил он.
— В общежитие.
— Ну этого-то не будет. Я поговорю с отцом.
Надя села на диван и вдруг беспомощно, по-детски захныкала.
— Ну почему я такая неудачливая, Юра? — приговаривала она. — Ну ведь не хуже всех — и честная, преданная была. Что ему не жилось со мной?
Юра заерзал в креслице, не зная, как ее утешать, как уговаривать.
— А хочешь, я поеду к нему? — вдруг родилась у него идея. — Возьму отпуск — и поеду. Разыщу, набью морду и привезу, брошу к твоим ногам.
— Он тоже сильный, Юрочка, — усмехнулась Надя.
— Ничего, справимся. Всегда сильней тот, кто прав.
— Ох, братик, братик! — вздохнула Надя горько и глубоко. — Ты помнишь, какие мы с тобой маленькими были? Ты, правда, всегда мне большим казался, а я рядом — маленькая, но все равно никого не боялась. Потому что у меня был ты… Знаешь, меня не только мама с папой растили, но и ты, старший братик. Ты справедливый был и заботливый…
— Ты это в мой юбилей скажешь, ладно? — остановил ее Юра.
— Нет, я сейчас хочу! — В Наде еще бродил хмель. — Чтобы ты знал и помнил… А какие тогда интересные книжки были, помнишь? Я думаю, это было наше самое счастливое время, золотой век. И мой, и твой.
