головой, сказал ему вслед: «Поезжай, дружок, поезжай! Поезжай спокойно: как раз в эту минуту в Эссексском графстве народился герой, который успешно закончит начатое тобой дело!»
Лорд Бронгхэм уронил на тарелку последнюю зеленую горошину, восторженно взглянул на изображение королевского семейства, висевшее в глубине ресторана, и произнес голосом, в котором звучала тысячелетиями ничем не поколебленная гордость британского гражданина:
– Человеческая цивилизация зародилась на берегах Темзы и на белых утесах Дувра и уже отсюда распространилась по всему миру. Благодаря этому люди цветной кожи удостоились чести научиться языку, на котором писал Киплинг и говорит Антони Идеи. Я буду весьма рад, сударыня, если смогу ответить на некоторые ваши уместные вопросы, которые помогли бы вам осуществить задуманную вами цивилизаторскую миссию в духе британских традиций.
– О да, – сказала тетушка Каролина обрадованная. – Вы, конечно, сможете. Знаете ли, самое главное – это носки.
– Что такое?
– Носки. У меня их было шестьдесят пар, и они пропали вместе с чемоданом. Вам не кажется, что негры обидятся, если я им ничего не привезу?
– Я не понимаю вас, сударыня…
– Разве вам никто не делал подарков? Ну вот, скажем, приезжает ваш дядюшка; вам не приходит в голову, что он полезет в карман и протянет вам пять крон?
– Нет, – твердо проговорил лорд Бронгхэм. – Я третий сын своего отца и не помню, чтобы баронеты в нашем роду получали когда-нибудь от своих дядюшек пять крон.
– Ну да, не всем ребятам выпадает счастливое детство, – согласилась тетушка Каролина. – А все-таки каждый ребенок ждет, не привезут ли ему подарочек. Негры – все равно что дети. Вот я для них и связала носки. Мне хотелось, чтобы и ноги у них не зябли и было бы на что посмотреть. Если бы вы видели эти носки, вам бы они тоже понравились. Я выбирала самые яркие цвета. А в пальцах старалась делать пошире, нет хуже, когда чулок не по ноге… Скажите, что с вами такое?..
Лорд Бронгхэм безмолвствовал. Он готовился отвечать на самые сложные вопросы, связанные с британской колониальной политикой. Но того, что суть этих вопросов сведется к шерстяным носкам, он не ожидал. Его прямолинейный британский ум отказывался следовать за такими неожиданными скачками тетушкиной мысли. Поэтому он застыл на стуле в том странном положении, которое характерно для людей, пытающихся неподвижностью тела заменить утраченное душевное равновесие.
– У вас живот пучит от горошка? – заботливо спросила тетушка и опять внимательно посмотрела на лицо лорда Бронгхэма. – Я сразу заметила, что он вам не по вкусу. Эй, официант! Один коньяк для господина!
Отдав это распоряжение, тетушка снова обратилась к своему визави. Он показался ей уже не таким бледным, как за минуту перед тем, и она стала развивать свою мысль дальше.
– Мы еще не кончили о носках, – сказала она задумчиво. – Меня, знаете ли, смущает, как к неграм лучше обратиться. Скажу откровенно, с кем я только в своей жизни не встречалась, а вот с вождем каннибалов еще не приходилось разговаривать. Только я думаю, важно не то, с кем говорит человек, а как он говорит. Мне бы хотелось, чтобы разговор получился душевный, хорошо бы, вождь и его подчиненные поверили, что эти носки я дарю им от всего сердца и желаю им всяческого добра. Мне пришло в голову, что, пожалуй, можно сказать так: «О kai mani hum woa woa mauna kea pomo to».
Тетушка Каролина на мгновение задумалась.
– Нет, – решила она, – это не то. Сразу заметно, что я обращаюсь к королю, а не к человеку. А что если вот как сказать: «Mauna loa aleu ti woa we woa mukuru kai fid zi fidzi?» По-вашему, это плохо? Коли вы думаете, что можно выразиться лучше, говорите без стеснения! Kua phu lama moa moa prau?
Вопрос, заданный тетушкой Каролиной лорду Бронгхэму, был составлен в вежливой и совершенно безобидной форме. Она спросила его, считает ли он, что наречие moa moa, на котором говорят на острове Бимхо и прилегающих к нему островах, способно отразить некоторые особо тонкие нюансы формул вежливости. Казалось бы, для лорда Бронгхэма такой вопрос представлял некоторый интерес. Но по нему этого не было видно. Судорожно уцепившись за стол, он смотрел куда-то через тетушкину голову. Очевидно, ему и в самом деле нездоровилось.
Тетушка Каролина поспешно обернулась. Если молчание лорда Бронгхэма ее встревожило, то картина, представившаяся теперь ее глазам, произвела на нее прямо тяжелое впечатление.
За спиной тетушки стоял стюард. Вместо того чтобы быстро подать на стол заказанную рюмку коньяку, он не двигался с места и вел себя так, как, по мнению тетушки, не должен вести себя порядочный стюард.
Голова этого человека странно склонилась на одну сторону, плечи поднялись. Руками, обращенными ладонями вверх, он пытался объяснить лорду Бронгхэму, что его, стюарда, крайне возмущает присутствие этой ужасной женщины за одним столиком с его милостью, но он не знает, как ему поступить; он, мол, пытался ей помешать, но из этого ничего не вышло; сначала он надеялся, что эта женщина будет по крайней мере держать себя прилично и не дойдет до того, чтобы заказывать для его милости коньяк голосом, который разносится по всему ресторану; теперь же он в замешательстве – подавать коньяк или нет.
Хотя тетушка Каролина не поняла мимики стюарда, но его поведение возбудило в ней крайнее неудовольствие. Она любила, чтобы приказы ее выполнялись быстро и без всяких колебаний.
Тетушка нахмурилась.
– Что с ним? – спросила она. – Уж не пляска ли у него святого Витта? Почему он не подает коньяк? Эй, стюард!
Казалось бы, заданные ею вопросы были совершенно ясные и понятные, но, видимо, лорд Бронгхэм не собирался отвечать ни на один из них. Он озирался по сторонам с растерянным видом, и от внимания тетушки Каролины не ускользнуло, что у него на лбу выступили капельки пота. Доброе сердце тетушки растопилось. Боже ты мой, а если?.. Симптомы удара, с которыми тетушка познакомилась, переговариваясь через плетень с пани Шпанигельковой, были налицо, и тетушка рассудила: пора действовать.
Она встала из-за стола и бросилась к стойке.
