любил спекулировать на психологических мотивах своего творчества. Невозможно избежать сожаления и грусти, когда пишешь об одной из фигур эпохи шестидесятых – той романтической эпохи, у которой за душой еще что-то оставалось. Невозможно избежать легких ноток патетики, когда пытаешься рассказать о человеке, который всю жизнь стремился жить на грани. И нельзя не попытаться выстроить хотя бы мало- мальски цельный образ творчества и деятельности того, кто был одновременно всем и ничем из того, что о нем говорили, в конце концов, «книга о…» – это всегда попытка последовательного рассказа.
Нами была избрана герменевтическая стратегия изложения. Мы ставили своей задачей представить идеи и деятельность Лэйнга в контексте его собственных устремлений, в контексте деятельности его единомышленников, в контексте духа его эпохи. Мы постарались быть беспристрастными, в какой-то мере реализуя историко-культурный подход. Нам кажется, что наиболее адекватный образ Лэйнга получится в том случае, если мы будем смотреть на него как на фигуру шестидесятых, знаковую фигуру этой эпохи. Казалось, что это позволит избежать не всегда правомерных этических, политических, социальных, научных оценок. Лэйнг стал тем, кто во многом изменил сознание миллионов, он повлиял на интеллектуальный климат, на культуру, на развитие психиатрии, психологии, философии и других гуманитарных и общественных наук. Он – человек, который заслуживает отдельной книги.
Это не означает, что мы поддерживаем или осуждаем саму антипсихиатрию или идеи Лэйнга. Это не означает, что мы считаем необходимой или невозможной антипсихиатрическую практику. Сейчас, через полвека после выхода его первой книги, писать о Лэйнге, или писать об антипсихиатрии, означает осуждать или поддерживать, продолжать или критиковать позиции, действия, проекты. Лэйнг и антипсихиатрия во многом стали символами критицизма и радикализма, к которым принято относиться пристрастно.
Творчество Лэйнга стало рубежом в развитии европейской культуры и науки, поэтому мы предлагаем посмотреть на него именно как на рубеж, как на явление культуры. Мишель Фуко в своей работе «История безумия в классическую эпоху» настаивал на том, что отношение к безумию проливает свет на понимание человеком самого себя, на самоосмысление культуры. Однако мы забываем, что в своей эпистемологии он дошел лишь до XIX в., отметив, что говорить о современности будучи погруженными в нее мы не можем. Фуко и его «История безумия», так же как и Лэйнг с его Кингсли Холлом и «Разделенным Я», расширением сознания и попытками приблизиться к опыту безумцев, сам давно уже превратился в знак и выражение движения европейской культуры. Перефразируя Гуссерля, можно сказать, что на феномены нужно смотреть как на данность. Именно так в этой книге мы смотрим на творчество Лэйнга.
И последнее. Эта книга не претендует на создание сколь-либо завершенного образа. Все, что осталось за бортом, оставлено там намеренно, поскольку всякие биографические, аналитические, сопоставительные подробности могли бы перегрузить повествование. Эта книга только о Лэйнге – его жизни, работах и деятельности. Его многочисленные соратники по борьбе и идеям либо уже упомянуты, либо еще будут упомянуты в других наших работах. Это своеобразное введение, набросок интеллектуального портрета, что, как хочется верить, запустит последующее движение.
Университеты
Кор ни
Лэйнг происходил из типичной шотландской семьи. Как говорит он сам в автобиографии:
Семья моего отца считала себя потомками викингов, когда-то осевших в Северо-Восточной Шотландии. Но пришли они с севера более дальнего, чем Северо-Восточная Шотландия. Они пришли с дальнего севера и востока, из Скандинавии, возможно, из Норвегии. Семья моей матери считала себя потомками кельтов. Это были протестанты с юго-запада Шотландии. Со стороны отца у всех моих предков были голубые глаза, со стороны матери – темные. У меня глаза темные. Я часто думал, что моя мать выглядела почти как испанка, почти как еврейка [1] .
Итак, предки со стороны отца происходили с северо- востока Шотландии. В середине XIX в. дед Лэйнга после женитьбы переехал в Стричен, деревушку в нескольких милях к юго-востоку от Фрейзербурга в Абердиншире, именно туда, где находится известный каменный круг Стричен. Его старший сын женился на местной девушке Изабелле Баркли и в поисках работы двинулся на юг, в Абердин. В Абердине у них родились шестеро детей, старший из которых – Джон (уже Лэйнг), военно-морской архитектор, – женившись на Энн Макнэр, породил четверых: Дэвида Парка Макнэра (отца Рональда), Изабеллу, Джона и Этель. Через некоторое время семья перебралась в Гованхилл, южный район Глазго, где стала проживать по адресу Вестморелэнд, 21.
Бабушка по матери, Элизабет Глен, была австралийкой, семья ее владела фермой и разводила овец. Дед по матери, Джон Керквуд, в 1880-х гг. увез возлюбленную на свою родину, в Шотландию, в Ранкинстон (Эршир). Джон работал кассиром на местной угольной шахте, и здесь они и обосновались. В их браке родились Уильям, Арчи, Нетти, Сара, Амелия (мать Лэйнга) и Мизи. Впоследствии семья переехала на север, в пригород Глазго Уддингстон, а затем в Гованхилл на Гартак-стрит, неподалеку от Вестморелэнд, где проживали Лэйнги.
Гованхилл отделяло две мили от другого района Глазго – Горбалс, района трущоб, места проживания мигрантов из Италии и Ирландии, а также еврейского населения. Несмотря на то что Гованхилл граничил с Горбалс, это были совершенно разные районы. Гованхилл был районом рабочих среднего достатка, и в нем проживали в основном шотландцы.
Предки Лэйнга были ткачами, инженерами, мастеровыми (изготавливали керамику и расписывали фарфор), мелкими фермерами, учителями, архитекторами и священниками. Все они были шотландцами, и только одна из сестер матери вышла замуж за англичанина, к которому, как отмечает сам Лэйнг, в семье относились вполне учтиво. Лэйнг гордился этой шотландской кровью:
Я неисправимый типичный глазговчанин, типичный уроженец южного Глазго. Всякий глазговчанин отличит, что я не из Бирсдена, всякий сразу скажет, что я из южного Глазго.
[смеется] Не знаю, не могу сказать. Я больше могу рассказать о том, каковы те, что из Келвинсайд, а Вы о том, каковы глазговчане из Саутсайд [2] .
Начиная с конца XVIII в. только один образ и одно событие перебивало тихую череду рождений, жизней и смертей: в 1920-х гг. на семьдесят третьем году жизни [3] дядя Лэйнга получил степень магистра искусств Абердинского университета – он был самым великовозрастным студентом университета за всю его историю. Была и еще одна, правда, «сказочная» семейная легенда: в семье рассказывали, что его двоюродным прадедом был Роберт Льюис Стивенсон. Лэйнг даже включил эту историю в первое издание своей автобиографии, но потом узнал, что это был всего лишь семейный миф: Роберт Льюис Стивенсон был единственным сыном в семье, братьев и сестер у него не было.
Биографы Лэйнга очень любят писать, что его семья была совершенно обычной пресвитерианской семьей среднеклассников. Истории знакомства его родителей не сохранилась, известно лишь то, что в 1917 г. Дэвид Парк Макнэр Лэйнг, которому тогда было двадцать четыре года, сочетался браком с Амелией Глен Керквуд, двадцати шести лет. Они поселились на Ардбег-стрит, 21, приблизительно равноудаленной от места проживания обоих родительских семей. Семьи Лэйнгов и Керквудов не дружили, но и не враждовали друг с другом, просто Лэйнги считали, что Амелия – не партия их сыну, а Керквуды думали то же самое о Дэвиде.
Дэвид Лэйнг служил тогда младшим лейтенантом Королевского воздушного корпуса. Он был солидным и респектабельным молодым человеком: высоким, красивым, с армейской выправкой, всегда гладко выбритым и аккуратно подстриженным. Трудолюбивый и честный работяга, он начал свою карьеру в четырнадцать лет, в 1907 г., подмастерьем на судоверфи Мэйверса и Кулстона на реке Клайд. В 1910 г. он вступил в Королевский танковый корпус, а затем в Королевский воздушный корпус, где и служил в Первую мировую войну, хотя в сражениях не участвовал. Впоследствии, ко времени рождения Рональда, Дэвид вышел в отставку и стал работать инженером-электриком в Управлении энергетики Западной Шотландии. Его зарплаты хватало, чтобы оплачивать аренду квартиры (пять шиллингов в неделю) и сносно питаться, не перебиваясь с хлеба на воду.
Амелия Керквуд была красивой и совершенной обыкновенной девушкой. Однако ее отношения с мужем нельзя было назвать счастливыми: «…Они проживали в одной квартире, вместе питались, были родителями одному ребенку, иногда делили одну постель. Помимо этого они делили общую эмоциональную пустоту» [4] . У Амелии была отдельная спальня и огромная двуспальная кровать, Дэвид спал на софе в гостиной или в задней комнате. Амелия всегда опровергала всякие сексуальные отношения с Дэвидом и, как проницательно отмечает Адриан Лэйнг, если бы не родинка на колене у Рональда, точно такая же, как у Дэвида, можно было бы поверить в непорочное зачатие. «Сколько я себя помню, – вспоминал Лэйнг, – я всегда пытался разобраться, что же такое происходит между этими двумя людьми. Стоило мне поверить одному из них, и я уже не мог верить другому» [5] .
Лэйнг появился на свет после десяти лет супружеской жизни. Он
