В канун Рождества

— Ну а что у вас здесь есть еще?

Он ответил не сразу. Элфрида думала о Глории, об их роскошном комфортабельном доме, о его музыкальной комнате, друзьях, материальном благополучии. Интересно было бы узнать, как случилось, что Оскар женился на Глории. Долгие годы холостяцкой жизни, ученики, скудный заработок, пыльные классы академии… Может быть, он испугался одинокой старости и нашел простейший выход? Богатая, волевая вдова, рачительная хозяйка, хороший друг, заботливая и умная мать. Или это Глория выбрала его и приняла решение? А может быть, они страстно влюбились друг в друга? Как бы там ни было, свадьба состоялась.

Возникла долгая пауза. Потом Элфрида сказала:

— Не хотите отвечать, не отвечайте.

— Я просто думаю, как бы это лучше объяснить. Женился я поздно, у Глории уже были сыновья от первого брака. Не знаю почему, но мне никогда не приходило в голову, что у меня будет свой ребенок. Когда родилась Франческа, я был потрясен: не просто потому, что появилось на свет Божий крохотное человеческое существо, но и потому, что она была так прекрасна. И она была моя. Самая-самая близкая. Как будто я знал ее всегда. Это было чудо! Сейчас ей одиннадцать, и я по-прежнему не верю в свое счастье.

— Она здесь? Дома?

— Нет, в школе-интернате. Завтра вечером заберу ее на выходные.

— Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.

— Вы познакомитесь. Хочется думать, она вас очарует. Когда Глория унаследовала этот домище, я противился как мог — не хотел уезжать из Лондона. Но уступил ради Франчески. Здесь простор и свобода. Деревья, запах трав. Есть место, где расти. Простор для кроликов, морских свинок и пони.

— А для меня, — сказала Элфрида, — самое прекрасное — это пение птиц поутру и большое небо.

— Вы тоже, как я понимаю, совершили побег из Лондона?

— Да. Пришло время.

— Расставание было тяжелым?

— В какой-то мере. Я прожила в Лондоне всю жизнь. С того самого дня, когда ушла из школы и из дома. Я стала актрисой. К ужасу родителей. Они так и не смирились. Но мне было все равно.

— Актриса. Я мог бы догадаться.

— И певица тоже. И танцовщица. Пела и танцевала в ревю и американских мюзиклах. Вообще-то я всегда стояла в заднем ряду хора — из-за своего роста. Потом работала на телевидении, участвовала в телеспектаклях. Но я не знаменитость.

— Вы по-прежнему работаете?

— Упаси Бог, нет. Бросила уже несколько лет назад. Я вышла замуж за актера, и это была самая чудовищная ошибка в моей жизни. Потом он уехал в Америку. Я много работала. Потом снова вышла замуж. И тоже не слишком удачно. Почему-то я все время выбирала не того, кого надо.

— Ваш второй муж был тоже актером? — Оскара явно забавлял ее рассказ, и это было как раз то, чего хотела Элфрида. Она не любила вспоминать о своих мужьях, и помогал в таких случаях только юмор.

— Нет-нет, он был бизнесмен. Торговал дорогими виниловыми полами. Казалось, меня ждал покой и достаток, однако мой муж придерживался викторианской морали. Он был твердо убежден, что все, что от него требуется, это обеспечивать свою жену жильем и изредка давать ей деньги на домашнее хозяйство.

— Ничего удивительного, — сказал Оскар. — Это вековая традиция. Только когда-то это называлось рабством.

— Как приятно, что вы меня понимаете. Знаете, какой день стал лучшим в моей жизни? Когда мне стукнуло шестьдесят. Я получила пенсионную книжку и знала, что теперь могу пойти на ближайшую почту и мне выдадут деньги, наличными, прямо в руки, ни за что. Никогда в жизни я не получала деньги ни за что. Мне открылся новый мир.

— У вас были дети?

— Нет.

— Вы так и не объяснили, почему переехали именно сюда.

— Мне надо было куда-то уехать.

— Решительный шаг.

Уже совсем стемнело. Элфрида повернулась к дому — сквозь кованую вязь калитки приглушенно светились окна гостиной. Кто-то задернул шторы.

— Я никогда об этом не рассказывала, — сказала она. — Никому.

— Можете и мне не рассказывать.

— Я уже столько всего нарассказала! Наверное, выпила много вина за обедом.

— Вовсе нет.

— Был один мужчина. Необыкновенный. Красивый, нежный, веселый и остроумный. Замечательный! Еще один актер, но удачливый и знаменитый в ту пору — я не стану называть его имя. Блестящий! Три года мы жили вместе в его маленьком домике в Барнсе, а потом он заболел болезнью Паркинсона и через два года умер. Дом принадлежал ему. Мне нужно было искать другое жилье. Через неделю после похорон я увидела в «Санди таймс» объявление, что продается коттедж на Пултонс-роу. Я его купила. Денег у меня было совсем немного, но он стоил недорого. Для компании я привезла с собой Горацио. У меня есть пенсия и небольшой приработок — я шью декоративные подушки для очень модного лондонского дизайнера по интерьеру. Работа неутомительная, я при деле и свожу концы с концами. Я всегда любила шить, а работать с красивыми дорогими тканями очень приятно, и модели все время новые. Вот и вся история, довольно банальная. Не знаю, почему я вам ее рассказала. Это совсем неинтересно.

— Мне очень интересно.

— Просто вы добрый человек. — Стало уже так темно, что Элфриде не удалось разглядеть выражения его полуприкрытых веками глаз. — Пожалуй, нам пора возвращаться.

— Да, конечно.

— Спасибо за прогулку. Мне очень нравится ваш сад. Хотелось бы посмотреть на него при дневном свете.

Это было в четверг. В воскресенье утром пошел дождь — не весенний ливень, резвый и короткий, а монотонно барабанящий по стеклам надоедливый зимний дождик, и в домике Элфриды стало так темно, что пришлось включить все лампочки. Она выгуляла Горацио, приготовила себе чашку чая и, прихватив ее, снова улеглась в постель, намереваясь провести праздное утро в тепле и удобстве за чтением вчерашних газет и разгадыванием кроссворда.

Но сразу же после одиннадцати зазвонил дверной колокольчик. Его оглушительный звон можно было сравнить разве что с пожарной тревогой. Элфрида даже подскочила от неожиданности. Горацио, лежавший поперек кровати у нее в ногах, порывисто сел и разок-другой тявкнул — не в его привычках было рычать на незваного гостя и уж тем паче кусать его.

Удивленная, но ничуть не испуганная, Элфрида вылезла из постели, надела халат, завязала кушак и стала спускаться по узенькой, крутой лесенке. Входная дверь открывалась прямо в миниатюрный палисадник. Там стояла девчушка в джинсах, теннисных туфлях и куртке, с которой стекали струйки воды. Куртка была без капюшона, и голова у девочки намокла. Волосы у нее были рыжеватые, заплетенные в косички, лицо в веснушках, на щеках румянец.

— Миссис Фиппс?

Зубы у девчушки были обвиты какими-то проволочками вперемежку с железными звездочками.

— Да.

— Я — Франческа Бланделл. Мама сказала: сегодня такой ужасный день… Не придете ли вы к нам на ланч? Будет большущий кусок мяса и горы…

— Но я ведь на днях обедала у вас.

— Она сказала: вы так и скажете.

— Спасибо за приглашение. Но, видишь, я даже не одета. Я и не думала о ланче.