спешили в свои каморки снять грим, переодеться и поскорее на автобус, домой, приготовить ужин, постирать то-се и, быть может, предаться любовным утехам. Шаги взад-вперед, в Зеленую комнату и обратно. «Дорогуша, угостишь сигареткой? Где Делия? Кто видел Делию? Не знаете, мне никто не звонил?..»
Звуки постепенно затихали, актеры по двое, по трое покидали театр. Шаги по каменным ступеням, хлопанье дверей. Затарахтел мотор в конце аллеи. Кто-то насвистывал песенку.
Дверь позади Эммы внезапно распахнулась, в мягкую темноту комнаты протянулась полоса желтого света.
— Извините за вторжение… — Это был Томми Чилдерс. — Зажечь свет? — Он щелкнул выключателем, и Бен с Эммой заморгали, как две потревоженные совы. — Я только хочу кое-что взять со стола.
Эмма поднялась, отодвинула стул.
— Томми, вы знали, что это мой отец?
— Я не был уверен, — Томми улыбнулся Бену. — Я думал, вы в Америке.
— Все так думали. Даже моя жена, пока я не сказал ей до свидания. Надеюсь, мы не причинили вам неудобства — мы так долго занимаем ваш кабинет?
— Нисколько. Вот только ночной сторож недоволен, спрашивает, как быть с дверью, которая ведет на сцену. Эмма, я скажу ему, что ты ее закроешь?
— Да, конечно.
— Тогда… До свидания, мистер Литтон.
Бен поднялся из-за стола.
— Я намереваюсь взять Эмму сегодня с собой в Лондон. Вы не возражаете?
— Не возражаю, — сказал Томми. — Последние две недели она работала как рабыня. Отдых пойдет ей на пользу.
Эмма сказала:
— Не понимаю, почему ты спрашиваешь у Томми, еще не спросив у меня?
— У тебя я не спрашиваю, — сказал Бен. — Тебе я сообщаю.
Томми засмеялся.
— Значит, вы едете на премьеру, — сказал он.
Бен не понял.
— Премьеру?
Эмма сухо объяснила ему:
— Томми имеет в виду премьеру Кристофера. В среду.
— Так скоро? Но к среде я уже, вероятно, буду в Порткеррисе. Посмотрим…
— Мне кажется, стоит пойти, — сказал Томми. Они пожали друг другу руки. — Приятно было познакомиться с вами. Ну, а с тобой, Эмма, надеюсь, мы будем встречаться.
— Может, сходим на следующей неделе на «Стеклянную дверь», если она удержится в репертуаре…
— Удержится, — сказал Томми. — Уж коль наш Кристо сумел блеснуть даже в «Маргаритках», «Стеклянная дверь» будет идти так же долго, как шла «Мышеловка» Агаты Кристи. Так не забудьте закрыть дверь.
Томми ушел. Эмма вздохнула.
— Надо и нам идти. Сторож заболеет, если не будет уверен, что все заперто, как полагается. И твой таксист потеряет всякую надежду на то, что увидит тебя.
Но Бен снова уселся в кресло Томми.
— Еще минутку, — сказал он, выбивая свежую сигарету из пачки. — Я хотел спросить тебя о Роберте Морроу.
Он произнес это совершенно спокойным, ровным голосом, как будто они просто продолжали начатый разговор. Эмма насторожилась, но только как можно непринужденнее спросила:
— Что именно?
— Этот молодой человек… всегда меня чем-то привлекал.
— Ты имеешь в виду форму его головы или что-то еще? — все тем же непринужденным тоном продолжала она.
Бен проигнорировал ее тон.
— Как-то я спросил тебя, нравится ли он тебе, и ты сказала «Пожалуй, да. Но я его почти не знаю».
— Ну и что?
— Теперь ты узнала его лучше?
— Да, пожалуй, что так.
— Когда он приезжал в Брукфорд в тот раз, он не просто приехал посмотреть спектакль — он хотел повидать тебя?
— Он искал меня. Это не одно и то же.
— Но он беспокоился, он хотел тебя найти. Почему?
— Видимо, подпал под влияние любезнейшего Бернстайна — заразился его чувством ответственности.
— Перестань увиливать от ответа.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала?
— Хочу, чтобы ты сказала правду. И чтобы ты была честна перед самой собой.
— Почему ты думаешь, что я нечестна?
— Потому что свет ушел из твоих глаз. Потому что, когда я оставил тебя в Порткеррисе, ты была цветущей и загорелой, как цыганка. По тому, как ты сидишь, как говоришь, как выглядишь. — Он прикурил сигарету и тщательно загасил спичку в пепельнице. — Может быть, ты забыла — я наблюдаю за людьми, анализирую их характер, рисую их. Тебя еще не было на свете, а я уже этим занимался много лет. Ты мне сказала, что у тебя все хорошо, но это не так. И это не Кристофер заставляет тебя страдать.
— Может быть, ты тому виной.
— Что за чепуха! Отец? Может быть, я злой. Может быть, обижаю тебя. Но не разбиваю тебе сердце. Расскажи-ка мне о Роберте Морроу. Что случилось?
Комнатка вдруг стала невыносимо душной. Эмма встала, подошла к окну, широко распахнула его, облокотилась на подоконник и глубоко вдохнула прохладный, промытый дождем воздух.
— Я поначалу не очень-то думала о нем, не пыталась приглядеться, понять, что он за человек, — сказала она.
— Не понимаю…
— Ну… Когда мы познакомились, я вела себя довольно нелепо. Все началось не в том ключе. Я не воспринимала его как человека, у которого есть своя личная жизнь, что ему что-то нравится, а что-то не нравится… что у него есть любовницы. Для меня он был просто частью Бернстайновской галереи, как Маркус — часть галереи. Что они там, в Лондоне, чтобы заботиться о нас. Устраивать выставки, обналичивать чеки, заказывать номера в отеле. Что они должны только и думать о том, чтобы жизнь Литтонов катилась как по маслу. — Озадаченная собственными откровениями, Эмма хмуро повернулась к отцу. — Как я могла быть такой идиоткой?
— Наверно, пошла в своего папочку. И что положило конец этому счастливому заблуждению?
— Даже не знаю. Жизнь. Он приехал в Порткеррис посмотреть картины Пэта Фарнаби и попросил меня подвезти его в Голлан, потому что не знал дорогу. Погода была ужасная, дождь, ветер, он надел толстый свитер, и мы о чем-то разговаривали, смеялись. Не знаю почему, но было хорошо. И он пригласил меня поужинать с ним, но он… в общем, у меня заболела голова, и я не пошла с ним ужинать. Ну, а потом я уехала в Брукфорд к Кристо и не вспоминала о Роберте Морроу, пока он не приехал в тот вечер в театр. Я убирала сцену, и вдруг он заговорил, прямо у меня за спиной, я повернулась — он стоял передо мной. Он был с женщиной, ее зовут Джейн Маршалл, она декоратор по интерьерам или по чему-то там еще, очень талантливая. Хорошенькая, удачливая, и, похоже, они очень подходят друг другу. Сдержанные, уверенные и… они вместе. И я почувствовала себя так, будто кто-то захлопнул дверь у меня перед носом и оставил
