— Не очень.
— Ты даже не потрудилась это скрыть.
— Я просто устала.
— Ты вечно устаешь. Забавно, с учетом того, что ты ничего не делаешь.
— Может, именно поэтому я и устаю.
— Это что еще такое?
— Ничего.
— Ты определенно на что-то намекала!
— Ну ладно: я хотела сказать, что скучаю и что мне очень одиноко.
— Это не моя вина.
— Не твоя? Тебя никогда нет дома… иногда ты не показываешься целый день. Ты обедаешь в клубе в Релкирке… я совсем тебя не вижу.
— Пусть я такой. Но и все остальные мужья в округе такие же! Как, по-твоему, чем занимаются их жены? Сидят и льют слезы?
— Мне тоже интересно. Может, ты мне скажешь?
— Они общаются — вот что они делают. Возят детей в конный клуб, играют в бридж, думаю, ухаживают за садом.
— Я не играю в бридж, — ответила Вирджиния, — а дети не хотят кататься на пони. Я с удовольствием занималась бы садом, но в Кирктоне нет сада, а только тюрьма для цветов с четырьмя стенами и злющим садовником, который не позволяет мне даже срезать гладиолусы для букета, не согласовав это с ним.
— Ради бога…
Но она не могла остановиться:
— Я смотрю на других людей: на обычные пары, как они приезжают по субботам в Релкирк. В солнце или в дождик, всей семьей, с детьми. Делают покупки, едят мороженое, потом заталкивают пакеты в свои старенькие машинки и едут домой, и видно, как они счастливы и как им хорошо вместе.
— Боже ты мой! Неужели ты хочешь такой жизни?!
— Я не хочу все время сидеть одна.
— Одиночество — состояние души. С этим можешь справиться только ты сама.
— А тебе никогда не бывало одиноко?
— Никогда.
— Значит, ты женился на мне не ради того, чтобы я составляла тебе компанию. И не потому, что я — блестящая собеседница.
— Нет.
Он говорил холодно, с каменным лицом.
— Тогда почему?
— Ты показалась мне хорошенькой. Напоминала нимфу. И ты была очень мила. Моя мама сказала, что ты очень мила, и твоя мама тоже мила, и все, черт побери, складывается очень мило!
— Но ты же не мог жениться на мне только потому, что этого хотела твоя мать?!
— Нет. Но видишь ли, мне надо было на ком-то жениться, и тут подвернулась ты — очень вовремя.
— Я не понимаю…
Он ничего не ответил. Некоторое время Энтони молчал, руководствуясь, вероятно, остатками благородства, не позволявшими выложить ей всю правду. Но Вирджиния зашла уже слишком далеко и поэтому настойчиво повторила: «Энтони, я не понимаю», — и напрасно, потому что он потерял терпение и выпалил ей в лицо:
— Потому что я получал Кирктон только при условии, что женюсь, прежде чем вступить в наследство. Дядя Артур беспокоился, что я никогда не остепенюсь, что разорю поместье, если буду жить в нем один… Уж не знаю, о чем он там думал, но он однозначно указал, что Кирктон я унаследую только будучи женатым!
— Так вот в чем дело!
Энтони нахмурился.
— Ты не обиделась?
— Пожалуй, нет. А стоило?
Он потянулся рукой к ее руке… машина слегка вильнула, когда он накрыл ее своей ладонью.
— У нас все в порядке. Наш брак, может, и не лучше, но уж точно не хуже, чем у других. Иногда стоит быть честным, так сказать, прояснить ситуацию. Чтобы знать, как реально обстоят дела.
Она спросила:
— А ты не жалеешь? Я имею в виду, не жалеешь, что женился на мне?
— Нет. Не жалею. Я жалею только о том, что это случилось, когда мы были еще слишком молоды.
Как-то раз Вирджиния осталась в доме одна. В полном одиночестве. Была суббота, после полудня. Мистер Макгрегор, управляющий, поехал в Релкирк, захватив с собой миссис Макгрегор. Энтони играл в гольф, няня увела детей на прогулку. Пустой дом, никаких дел и забот. Не надо стирать, не надо печь пироги, гладить белье или ухаживать за садом. Вирджиния бродила по дому, переходя из комнаты в комнату, ее шаги эхом отзывались в длинных коридорах. Тишину нарушало только тиканье часов; повсюду царил идеальный порядок, чистота. Так хотел Энтони. Так он представлял себе свой дом. Ради него он на ней женился. Она вышла в холл, распахнула парадные двери и стала спускаться по лестнице, надеясь, что заметит в парке няню с детьми; она побежит им навстречу, схватит Кару в объятия, стиснет ее и будет долго-долго держать, словно доказывая себе, что та действительно существует, что Кара — не вымысел, который Вирджиния, словно безумная старая дева, породила в своем воображении.
Однако няни нигде не было видно, и в конце концов Вирджиния вернулась по лестнице в дом — больше идти ей было некуда.
Неподалеку от них жила молодая женщина по имени Лиз, ее муж был адвокатом. Он работал в Эдинбурге, но жили они в паре миль от Кирктона, в старинном, заново перестроенном пресвитерианском особняке с живописным садом, в котором весной расцветали нарциссы, и загоном для пони.
У нее были дети, собаки, кошка, попугай в клетке, но — вероятно потому, что Лиз скучала по мужу, всю неделю остававшемуся в Эдинбурге, или потому, что ей просто нравилось общество других людей, — в ее доме всегда было полно народу. Соседские ребятишки катались в загоне на пони, толкались у стола, накрытого к чаю, играли в мяч на лужайке. Если в доме не было гостей, приехавших на пару недель, она приглашала соседей провести у нее день, кормила их гигантскими ростбифами и пирогом с почками, восхитительными старомодными пудингами и домашним мороженым. Ее буфет, где хранилось спиртное, наверняка терпел большой урон от нескончаемых орд, переступавших порог этого гостеприимного дома; буфет никогда не запирался и всегда был к услугам гостей, нуждавшихся в том, чтобы подкрепить силы.
— Налейте себе чего-нибудь, — кричала она через открытую дверь кухни, в которой на скорую руку сооружала обед из трех блюд для десяти гостей, явившихся без предупреждения. — Если ведерко для льда пустое, возьмите лед в холодильнике.
Энтони, конечно же, был от нее в полном восторге, неприкрыто флиртовал и устраивал ей шуточные сцены ревности каждый раз, когда муж Лиз возвращался домой на выходные.
— Когда уже ты выгонишь этого несносного парня из дому, — говорил он Лиз, и она заливалась радостным смехом вместе со всеми присутствующими. Вирджиния улыбалась, но над головами других гостей ей изредка случалось поймать взгляд мужа Лиз. Это был тихий молодой человек, который обычно стоял где-нибудь неподалеку с бокалом в руке и улыбался; по его лицу невозможно было понять, что он думает.
— Надо тебе получше присматривать за своим мужем, — сказала как-то Вирджинии одна из соседских жен, но та ответила лишь: «Да, конечно, я так и делаю», — и сменила тему, а может, отвернулась и заговорила с кем-то другим.
Однажды во вторник Энтони позвонил ей из клуба в Релкирке.
— Слушай, Вирджиния, я тут засел за покер, бог знает, когда вернусь домой. Не жди меня, я перекушу
