положенное время без следа. Ею не похвастаешь у вечернего костра. Как, к примеру, не похвастаешься синяком.
Днем Медведю было не до отвлеченных дум. Подташнивало, голова болела. Жег стыд, что так нелепо попал в плен. Два солдата – он же должен был прибить обоих! Но не прибил, а вместо этого сам получил, да так, что не сразу очухался и не сразу вспомнил происшедшее.
Стыд оставался. Вместе с вполне понятной досадой. Товарищи скоро обрушатся на селения бледнолицых, завоюют себе добычу и славу, а он тем временем будет или здесь, в яме, или уже в крепости. Или куда победители угонят пленных. Но стены ямы были круты, не вскарабкаешься, а у спуска постоянно дежурили часовые с ружьями. Даже если каким-то чудом сумеешь с ними справиться, дальше наверху – целый лагерь, а там народу столько, не убьют, так поймают наверняка.
Пешком по степи не уйдешь, коней наверняка стерегут не меньше, чем пленников…
Иногда к краю ямы подходили извечные враги-апачи, жестами объясняли, мол, скоро перегонят всех не то в крепость, не то вообще в глубь страны. Время от времени спускался пожилой бледнолицый мужчина. Осматривал раны, менял повязки, что-то бормотал на своем языке, а что – не понять.
Кормили не слишком хорошо, непривычно, но тут недовольных не было. Понятно – специально для пленных готовить нечто особое никто не станет.
Большей частью в яме царила тишина. Лишь изредка кто-нибудь затягивал унылую песню о горькой доле. Говорить хорошо, если ты победитель. А перебирать болячки да жаловаться товарищам по несчастью – последнее дело.
Черный Медведь тоже почти постоянно молчал. Он долго осматривал стены ямы и наконец пришел к выводу – если поднапрячься, то вон в том месте вполне можно выбраться. Не днем, понятно, днем сразу заметят, но коли дождаться ночи да проделать все тихо, как учил Стелющийся Змей…
Где-то теперь один из лучших разведчиков племени? Он тоже был в числе тех, кто должен был напасть на лагерь бледнолицых, однако в числе пленных его не было, и никто не видел, убит ли, или спасся.
Хотелось верить во второе. Иначе зачем спасали его духи и Медведь во время первого налета? Да и любил юноша разведчика. Тот охотно и много учил всех желающих. Как без него?
Время тянулось медленно. Не страшно. Черный Медведь был терпелив, как подобает охотнику и воину. Он старался использовать паузу с толком, пытаясь на слух определить, в какой стороне находятся люди, в какой – кони. Соединенный лагерь бледнолицых и их союзников был как бы кругом, но вон там явно остановились липан-апачи, а оттуда изредка доносится непонятная речь.
По размышлению, Медведь решил – лучше пытаться проскользнуть в промежуток поближе к извечным врагам. Те были понятнее, а чего ждать от бледнолицых, пленник не ведал до сих пор. В памяти всплывало, с какой легкостью подстрелили лошадь, а затем его самого огрели прикладом по голове.
Но ведь участники давних походов говорили о воинских качествах врагов довольно пренебрежительно. Не иначе, за прошедшие годы противники многому научились. Лучше не проверять их умения еще раз на собственной шкуре.
Ближе к вечеру небо стали затягивать облака. Духи давали знак: они на стороне отважного пленника. Раз облака, то не будет луны, а не будет луны, и видимость станет намного хуже.
Стемнело. Где-то пели песню со странной, непривычной мелодией и непонятными словами. Медведь продолжал терпеливо ждать. Он даже немного вздремнул, дабы набраться сил перед грядущим подвигом. Торопиться нельзя. Второй попытки наверняка не будет. Или удастся уйти, или придется остаться здесь навсегда, но уже в виде безжизненной оболочки.
И обязательно проделать все в одиночку. Многолюдство порою лишь мешает. Где проскользнет один, десяток воинов пройдут далеко не всегда. Потому Медведь не стал никого предупреждать и делиться планами.
Время перевалило за середину ночи, когда юноша решил: пора! Он напился воды, кто знает, когда удастся утолить жажду в следующий раз, и тихонько шагнул к облюбованному загодя месту.
Так, здесь должны быть пара впадин. Вот одна, вот другая. Теперь чуть подтянуться, нащупать еще одну выемку…
Нет, нельзя сказать, будто подъем шел очень легко. Пару раз Медведь едва не свалился вниз, но удержался и продолжал свой путь.
Вот и край. Осторожно перевалить через него. Взгляд назад. В темноте едва виднелся силуэт часового. Однако юноша проделал все настолько тихо, что солдат даже не переполошился. Стоял себе, смотрел, а куда…
Нет, все-таки бледнолицым далеко до настоящих воинов. Кое-что они умеют, да не все. Отнюдь не все.
Медведь распластался в траве и бесшумно пополз прочь. Теперь его даже днем было бы трудно увидеть, а уж ночью…
Лишь изредка команч чуть приподнимал голову, стараясь получше сориентироваться в темноте. Слух сейчас тоже решал мало. Ночью большинство людей спит, немногие дежурные тоже стараются не выдавать себя, и в итоге легко наткнуться на кого-нибудь и лишь тогда понять, что наткнулся.
Если бы хотел, Медведь легко бы уполз далеко за пределы лагеря. Не столь он был обширен, и даже времени особо много ползучее бегство не заняло бы. Но что затем? Один в прерии без коня и оружия… Ни к племени не вернуться, ни ушедших с Бьющим Орлом не догнать.
Союзница-темнота выступила в качестве врага. Лагерь тихо спал, и глаза никак не могли найти, где же лежат враги, а главное – их животные. Словно все специально затаились, чтобы нельзя было обнаружить.
Помогло обоняние. Ветерок принес запах лошадей. Медведь переменил направление, пополз в ту сторону и скоро увидел пару скакунов. Присмотрелся. Хозяева спали тут же. То были липан-апачи, не бледнолицые.
На людей Медведь старался не смотреть. Многие люди просыпаются от направленного на них взгляда. Потому следил краем глаза, и только. Но не упускал из виду мелочей и потому рискнул приблизиться едва не вплотную, а затем радостно нашарил рукой сокровище, которому не было цены, – томагавк.
Напало искушение – взять и убить спящих врагов, только вдруг бесшумно сделать это не удастся? Достаточно одного крика, чтобы затем поднялся такой шум – никуда не скроешься.
Пусть лучше спят. Бегство из рук врага гораздо почетнее, чем просто убийство двух человек.
Хотя бы дотронуться… Прикосновение к врагу – самое настоящее ку. Только ведь никто не увидит подвига, и попробуй докажи его соплеменникам!
Седла лежали здесь же. Неясно, были ли апачи одним из дозоров, или им просто захотелось отдохнуть в отдалении от остальных, но больше вроде бы никого не было.
Обращаться с лошадьми Медведь умел великолепно. Он выбрал одну, пошептал, а дальше поднял, оседлал – и все практически без лишних звуков.
Какое-то время Медведь вел коня за собой и, лишь отойдя шагов за двести, запрыгнул в седло и послал скакуна в галоп.
Если кто услышит, подумает, так и надо. Мало ли по каким делам кто-то может выехать из лагеря? Вождь послал. Или как у них называют самого главного?..
Все та же темнота сыграла с Черным Медведем злую шутку. В лагере оставалось полтора десятка человек, включая раненых. Знать бы, можно было бы поднять остальных товарищей по несчастью да обрушиться на немногочисленную охрану. Даже не обрушиться – наверняка часть можно было перебить скрытно, а если кто после этого уцелеет, тогда уже справиться с ним толпой. Но не знал, не заметил, не подумал о такой возможности.
В поход отряд выступил тайно. Не рокотал лишний в конном строю барабан, не слышались звонкие слова команд. Уходили из лагеря мелкими группами, по три, редко когда по десятку человек сразу. Первым выпустили орудие. Тут уж совсем без шума было не обойтись, почему специально изобразили подобие учения. Пусть думают пленные, будто отцы-командиры солдатушек гоняют.
Остальное было куда как проще. Какие-то группы вели коней в поводу, какие-то сразу отправлялись верхом, и уже в версте за лагерем все соединялись в одну колонну. Вновь широким фронтом разъехались казаки и апачи, выискивали следы, высматривали противника. Новый поход был еще большей авантюрой,
