– Ну, пошли, кавалер.
Они вышли на бульвар и медленно побрели в сторону Петровки.
– Ладно, задавай свои вопросы. Но учти: я тебе ничего не говорила и в милицию с тобой не пойду. Годится?
Лешка почесал затылок и нерешительно предложил:
– Годится… Тогда рассказывай с самого начала.
То, что ему рассказала Лиля, он совершенно не ожидал услышать. Главным потрясением оказалась Лилина история жизни.
Она вовсе не была цыганкой, родилась в обычной еврейской семье, но отца, активного участника белого движения, в начале двадцатых расстреляли. Та же участь со дня на день ожидала и ее мать.
В те дни в их городе стоял шапито. Мать успела за день до ареста подкинуть Лилю в цирк, а сама отравилась. Шапито вскоре покинул город.
Отныне Лиля считалась цыганкой и воспитывалась так же, как и многие другие босоногие детишки актерского табора. А вскоре ее детство закончилось,– Лилю начали готовить к выходу на арену, и очень быстро она столкнулась с жестоким нравом циркачей.
Унижения и избиения за любые промашки сыпались на ее маленькие плечи почти каждый день. А два года назад старый клоун дядя Коля открыл ей тайну ее происхождения.
С тех пор у нее была только одна мечта – сбежать! Сбежать любой ценой. Но куда она могла пойти без денег и документов?
Наконец Лилька заговорила о том роковом грабеже.
– Чего рассказывать-то? Аким дал мне факел, спички и сказал: «Свистну – поджигай. А когда загорится – тикай».
– А кто такой Аким? Тот, что тебя на арене ударил? Лилька машинально дотронулась до больного плеча, и глаза ее стали злыми и колючими.
– Ну, говори же, – нетерпеливо подгонял ее Лешка.
– А ты не «нукай», не запряг еще! – огрызнулась Лилька. – И вообще, чего это я с тобой тут разоткровенничалась?
Лешка присел рядом.
– Лилька, дорогая! Прости. Если ты не поможешь – погибнет хороший человек.
– А мне-то что с того? – Лилька не сдавалась, но по всему было видно, что слово «дорогая» не прошло мимо ее ушей.
– Ладно, черт с тобой! Аким загнал меня поджигать портрет… Только не его мозгов эта афера. Чтоб я провалилась.
– Чья же?
Лилька в ответ только пожала плечиками.
Таня вошла в мастерскую Варфоломеева, где, как обычно, царили сумрак и тишина.
– Здравствуйте, Герман Степанович.
Но старик никак не среагировал. Он озабоченно бродил по комнате из утла в угол, бормоча что-то несвязное под нос:
– Ой-ей-ей… Вот ведь как! А?
– Герман Степанович, здравствуйте! – повторила свое приветствие Шапилина.
Варфоломеев уставился на нее ничего не видящим взором. Он за эти дни еще больше постарел и даже как будто съежился.
– Как ваше здоровье? – спросила Танька, демонстрируя свою воспитанность и деликатность.
Старик неожиданно остановился и вдруг закричал, да так, что на полках зазвенели золотые кубки:
– Здоровье?! Мое здоровье?!! Да оно просто великолепно!! Чу-дес-но!… Коллекция разграблена, друг в тюрьме, а я скоро в лагере буду стенгазеты рисовать.
Варфоломеев подскочил к Таньке и закричал с новой силой:
– А в чем я виноват?!! В том, что полжизни отдал этому сырому подвалу?
– Герман Степанович, почему вы на меня кричите? – опешила Таня.
Старик замолчал на полуслове. В его взгляде появилась осмысленность.
– Ой, Танечка, что ж это я…
Она продолжала удивленно смотреть на любимого наставника, которого никогда таким прежде не видела.
– Вы уж простите старика. Вас же совсем иной кавалер интересует.
Шапилина смутилась, вспомнив, зачем, собственно, пришла.
– Герман Степанович, он уже два дня не появляется в школе.
– Дела, наверное, – машинально пробормотал Варфоломеев и вдруг, что-то сообразив, спросил: – А вы
