меня в хозяйстве почти не осталось. Только самое простое, да и то крупицы.
Рэма захлестнула волна стыда. Пытаясь скрыть замешательство, он отвернулся от Тари и наткнулся взглядом на зеркало. Увидел свое отражение… Смотри-ка, до чего же пунцовые щеки у зеркальной копии! Разумеется, какими же им еще быть, когда такое позорище.
Ну, зарос.
Ну, щетина.
Ну, точь-в-точь от метлы черенок по телосложению.
Ничего, бывает!
Но ведь еще несколько мгновений назад Рэм как-то не осознавал, что он – мужчина, офицер, комиссар, да просто взрослый человек – сидит перед женщиной в ветхом исподнем. Дыра на дыре. Пятно на пятне. И – ни малейшего умственного неудобства до сего момента Холя и лелея свою боль, он просто забыл надеть форму, которую ему дала медсестра.
Одичал, сукин сын!
Тут Рэм поймал ироничный взгляд Тари. Кажется, она поняла его замешательство. От этого он смутился еще больше и нахмурился.
Но его нелюбезная собеседница деликатно отвела взгляд. А потом сказала куда-то в сторону:
– Холодновато сегодня.
Он хотел было возразить ей, мол, отчего ж, как обычно, но женщина быстро поднялась – она вообще двигалась очень быстро и делала иной раз по пять дел одновременно, – вышла из комнаты и вернулась с шинелью. Накинула ее на плечи Рэму, и он сейчас же запахнулся – не от прохлады, от стыда!
– За мной скоро придут, Тари. Обязательно… – Рэм впервые назвал ее по имени и оттого запнулся. Понравится ли ей? Примет ли она? – Должны скоро прийти.
А сам подумал: «Странно, что до сих пор не зашли проведать. Должно быть, какая-то каша заварилась в форте. Не Монархический ли корпус опять давит на позиции?»
Она пожала плечами:
– Да хоть бы и зашли, что толку? Постельный режим. На улицу тебе выходить не надо бы. Ни сегодня, ни завтра, а там посмотрим. Забрать им раненого я не дам. Рано! Госпиталь нормально оборудованный у вас там есть, я надеюсь?
– Есть, отчего ж. Довольно большой, вот только грязный до ужаса.
– Хорошо, допустим, даже есть у вас там госпиталь, – будто не услышав его, продолжала Тари. – Какая разница? Пешком ты не дойдешь. Взгромоздить тебя на лошадь – так лучше б сразу пристрелить. На санях? Вон, снега уже намело… Нет, растрясет, только хуже выйдет. На носилках – далеко, не допрут. Да и знаю я вашу р-революционную братию, не станут они руки-ноги трудить, с носилками твоими возиться… На автомобиле разве?
Рэм прикинул: легковое авто сейчас на колесах одно. И оно без конца в разъездах. Отправит ли его за Рэмом Дэк? Отпустит ли Рад?
– Не знаю. Ради меня – на автомобиле? Я простой человек.
– Ты комиссар.
Она произнесла эти слова сухо, сердито. Вспомнила, с кем разговаривает.
«Личный счетец у нее к новой власти имеется, не иначе», – подумав так, Рэм с удивлением обнаружил, что никак не может себя к этой новой власти причислить. Явно он, Рэм Тану, – не последняя часть ее. На него так и смотрят. Все, кроме него самого… А он продолжает себя числить где-то сбоку, в сторонке, отдельно и от власти, и от всей Повстанческой армии. Словно может еще собрать вещички и вернуться в любимый, желанный Университет, пойти в архив, пойти в библиотеку, зарыться в книжки. Некуда возвращаться! Там сущая преисподняя в столице, какой еще Университет! А он все равно, как оторвался от старой жизни, так не приклеился к новой. Несет его ветром, прибило вот к Северному форту и, может, еще куда-нибудь прибьет, но нет у него дома, нет у него ничего родного.
А что он такое без Повстанческой армии, без своего дурацкого комиссарства, без странного офицерского звания и, главное, без толпы хорошо организованных и вооруженных людей, малой частицей которой он сейчас является? Ноль. Случайно сохраняющее жизнь пустое место.
У Рэма была возможность убедиться в этом на все сто, когда он брел от столицы к Черогу, пытался, но все никак не мог догнать армию Дэка Потту. Сначала у него имелось немного колбасы и хлеба, он расходовал пищу экономно и чувствовал себя лишь слегка голодным Потом он стал просить еду, и его посылали подальше, обливали помоями, травили собаками. Одного из псов, особенно злобного и кусачего, Рэм заколол штыком, а когда хозяин выскочил из дому с топором, чтобы отомстить за собаку, хладнокровно направил на него ствол. Жалко было тратить боезапас, убивая гневную кабыздошку, а вот человек пули стоил… Хозяин пса встал как вкопанный, выронил топор и заплакал. Но Рэм не отпускал его, пока в обмен на пленника его жена или еще какая-то женщина из родных не вынесла ему хлеба Больше Рэму не удавалось ни выпросить, ни вытребовать, ни тем более купить еды. Разноцветные бумажки с профилем арестованного императора до такой степени упали в цене, что ему просто рассмеялись в лицо, когда он попытался предложить всю свою наличность за полдюжины печеных картофелин… Рэм владел оружием, но против целой шайки озверевших крестьян винтовка – плохая защита. Скорее, она привлекала к Рэму лишнее внимание. От деревни к деревне местная детвора передавала весть: по дороге двигается одинокий солдатик, а при нем ранец с барахлишком, еще не до конца стоптанные сапоги, справный ремень и, главное, драгоценная винтовка… На него устраивали облавы, в него палили, и он отстреливался, даже ранил какую-то сволочь, подобравшуюся совсем близко и попытавшуюся вырвать у него винтовку. Рэму пришлось прятаться в лесах, ночевать, не разводя огня, или забираться в сущую глушь. Он простудился и безнадежно отстал от своих. Подох бы от голода и холода, но набрел на охотничью сторожку, где отлеживался три дня, питаясь сушеными грибами да кисловатой травой – недоступные, стремительные, толстобокие зайцы пощипывали ее, вот и Рэм решил попробовать… Тогда-то вязаночка грибов, полученная от железнодорожных рабочих, и спасла ему жизнь. Не будь ее, так не добрел бы Рэм до Черогу. Дэк Потту в первый момент не узнал в тощем как скелет, грязном, вонючем оборванце, у которого повстанческий патруль отобрал винтовку и три патрона, старого друга Рэма Тану.
А что он такое внутри военизированной толпы? Да тоже невеликая шпулька. Просто человек, получивший шанс протянуть ноги позже других перекати-поле, тысячами шатающихся по дорогам бывшей Империи, обездоленных войной, революцией, бандитами всех сортов.
Он умеет читать, писать, считать и стрелять. Да еще неплохо говорит – вот, пригодилось гуманитарное образование для нехитрой комиссарской роли. Как-то раз начал при Дэке Потту развивать идею из одного философского трактата времен Регентства – человеческая цивилизация, мол, слишком усложнилась, люди мешают друг другу нормально существовать, собираются в больших городах огромными толпами и напитывают друг Аруга злобой, так не лучше ль срыть самые большие скопления домов да вновь научиться жить в единении с природой? – и Дэк слушал его до странности внимательно, хотя Рэм припомнил завиральные теории старинного философа для развлечения, не более того. А когда Рэм закончил, Дэк, помолчав и поразмыслив, сказал ему очень серьезно: «Звучит красиво. Не знаю, правда ли, но звучит красиво… Выходит, умеешь ты складно слова Аруг с другом сшивать. Для дела – полезная вещь!»
Так какими словами ответить Тари? Правду скажешь – не поймет. Поробуй объясни, что нынче он никому до конца не свой, никому до конца не чужой. Может, дать ей правду простенькую и незамысловатую, не столь сложную, как на самом деле?
– Да я не настоящий комиссар. Я
Она смотрела на Рэма очень внимательно, испытывающе, глаза в глаза, и словно бы пыталась открыть в его зрачках калиточку, а потом спуститься по лесенке, начинающейся прямо за калиточкой, в подвалы его души да узнать доподлинно, из какого материала там все сделано. Молчала.
– Не знаю, пришлют ли за мной легковую. Сомневаюсь, – продолжил Рэм. – Очень сомневаюсь. Скорее, грузовик. Да и то если повезет и начальство смилостивится.
– Блестяще! Грузовик не годится. Растрясет еще хуже, чем на телеге. Доедешь, наверное, живой, но умытый кровью от коленей до горла… – женщина говорила, не глядя на него. Вернее, взгляд ее застыл, и слова извергались из нее машинально, подчиняясь программе, не требовавшей особых мыслительных усилий.
