башкой, с силой трепля птицу. Сокол заорал человеческим голосом.
Здухач скользнул к молодым вовкулакам и метнул им под ноги меч. Кувыркаясь в воздухе, парни перелетали через сталь. Гигантские волки высокими прыжками взвивались среди мечущихся в панике птиц. Густым дождем сыпались выдранные перья. Отчаянно вопя, соколиная стая сбилась в плотный ком и тараном ринулась к выходу. Вынеслась в коридор. Захлопали створки окон. Шум крыльев стих вдали. Последний преобразившийся сокол-оборотень, торопливо молотя крыльями, вылетел вон.
– Тьфу! Полный рот перьев! – досадливо сплюнул Ментовский Вовкулака, поднимаясь на ноги. – Щенки паршивые, нашли время в бане развлекаться!!!
– Так это, командир… – шмыгнув носом, тоскливо пробурчал Рудый. – Мы ж не тупые, понимаем, что после урочного дня не всем доведется. А зажиливать гулянку вроде как нехорошо…
– Отставить пораженческие разговорчики! – Старый оборотень одарил молодежь безнадежным взглядом. – Лучше б вы котами были. Им баня без надобности. Прикройтесь хоть, бестолочи, тут же дети! Девочки!
Вовкулаки дружно запрокинули головы и, увидев парящих над ними ведьмочек и здухача, торопливо засуетились и разбежались по залу в поисках плавок и полотенец.
Танька нагнулась к Иркиному уху:
– У нас в классе одна девчонка на мужском стриптизе была. Рассказывала, как там парни на сцене танцуют. – Танька мечтательно улыбнулась. – Эх, ничего-то она на самом деле не видела!
Ментовский Вовкулака задрал голову:
– Ну ведьмы!.. У меня просто… Слов нет! Мы все у вас в долгу…
– Так не мучайте себя! Расплатитесь, – ехидно объявила Танька, планируя к майору. – Расскажите, как Ирке на Хортице активироваться!
Майор судорожно глотнул, словно соколиные перья у него в глотке застряли.
– Она хочет на Хортице активироваться? – Из-за плеча у Вовкулаки выглянула по-настоящему перепуганная физиономия Рудого. – И что, готова… – Он чиркнул большим пальцем себе по горлу и саркастически хмыкнул: – Ну ты крута! Надеюсь, кандидатуру с собой привезешь, а то не хотелось бы тебе под горячую руку попасться…
– Закрой пасть, Рудый! – почти с ненавистью прорычал майор и устремил на девчонок тяжелый взгляд желтых волчьих глаз.
Ирка тихо зарычала. Что этот волк о себе думает!
– Спокойно, Ирка. Ты ведьма, уважающие себя ведьмы не рычат и не кусаются. Без крайней необходимости. А вы не злите ее. – Танька повернулась к майору. – Или лучше научите превращения контролировать! В конце концов, теперь вы просто обязаны! Вы у нас в долгу по самые уши!
– Да, в долгу, – твердо сказал майор. – И лучше всего я свой долг отдам, если удержу вас подальше от этого острова! Пошли, парни! – Он круто развернулся и размашисто зашагал к выходу.
Оглядываясь на девчонок, остальные потянулись за вожаком. Рудый смущенно развел руками и тоже припустил следом.
– Ну и идите вы… в баню! – обиженно крикнула им вслед Танька. – Волчары наглые, совсем на шею сели и поехали. Причем на Богдане – в буквальном смысле слова! – Она покосилась на плавно летающего под потолком здухача. – А ты чего там болтаешься? Совсем достоинства нет, кому угодно позволяешь на себе ездить! Чего ты вообще сюда приперся? Давай, отчаливай! Мы без вас всех прекрасно обойдемся!
Зрячий взгляд плотно закрытых глаз нашарил Таньку и в упор уставился на нее. Потом здухач круто повернулся и унесся прочь по коридору.
– Танька, ты чего разгулялась? – спросила Ирка. – Как ты собираешься обходиться?
– Запросто! – рявкнула разошедшаяся ведьма. – Еще не знаю, что там надо на Хортице делать, обряд какой, или что, но нужный день у нас есть! – Она торжествующе прищелкнула пальцами.
– Откуда? – вскинулась Ирка.
– А майор сказал!
– Что ты выдумываешь, ничего он не говорил!
– Мой папа много раз говорил: слушать надо не только то, что люди говорят, но и то, что недоговаривают! – наставительно произнесла Танька. – Помнишь, майор нам вкручивал, что ты, мол, очень не вовремя оборотнем заделалась, если бы раньше, до двадцать второго июня, все было бы хорошо? А я еще спрашивала, зачем тебе двадцать второе июня, ты ж не Гитлер?
Ирка молча кивнула.
– Ну вот, – возбужденно продолжала Танька. – Я тогда просто так ляпнула, а потом оно у меня в голове все крутилось, крутилось и – пожалуйста, сошлось! Гитлер ведь чего на нас именно двадцать второго июня напал? Потому что этот чертов немец неплохо в колдовстве разбирался, немцы вообще насчет магии сориентированные! Двадцать второе июня – самая колдовская дата, длинного дня и короткой ночи. В этот день и чары сильнее, и твари всякие пробуждаются, и чего только не бывает! И еще одна такая есть – двадцать первое декабря, короткого дня и длинной ночи.
– Да, – кивнула Ирка. – Майор же сказал, теперь до декабря ждать надо.
– Ага, только он не сказал, что такие колдовские дни на год крестом ложатся. – Для наглядности Танька скрестила руки. – Есть еще двадцать первое марта, весенний Солнцеворот, когда приходит тепло и день равен ночи. А в пару к нему – осенний Солнцеворот, на холода.
– Двадцать второе сентября! – вскрикнула Ирка.
– С двадцать второго на двадцать третье! – торжествующе подняла палец Танька. – Двадцать второго сентября мы должны быть на Хортице!
– Умная ты – иногда аж страшно, – с уважением поглядев на подругу, сказала Ирка. Волоча за собой пластиковую швабру, она устало побрела к выходу. Обернулась к Таньке. – Слушай, может, догадаешься, почему именно в этот день вовкулаки так упорно не пускают нас на Хортицу? Кто такой «он», о котором майор меня постоянно спрашивает? И что за «она», которую соколы требовали у майора? А заодно почему молодые вовкулаки гуляют, как в последний раз, а их командир пишет завещание и готовится передавать дела?
Глава 9
Откройте пасть пошире…
– Ты что делаеш-шь? Ты куда лезеш-шь? – Необыкновенно похожий на Иркиного кота в гневе – только встопорщенных усов не хватало, – злобно шипящий Богдан волок Ирку прочь от входа в школу.
Нервно оглядываясь – не видит ли кто? – Ирка упиралась каблуками в асфальт и уходить не хотела.
– Я на занятия иду! Пусти меня немедленно!
– Нет, совсем с ума сошла! – кричал Богдан. Опаздывающая на урок девчонка-страшеклассница глянула на них с мимолетным интересом, и Богдан понизил голос до свистящего шепота: – Отличницей решила заделаться? Тебе что сказано? До двадцать первого числа сидеть дома и никуда не высовываться!
– До двадцать первого неделя еще, – таким же свистящим шепотом ответила ему Ирка. – А мне каждый день Баба Катя названивает! Грозилась домой прийти, с бабкой беседовать! А если я прямо при ней перекинусь?
– Идиотка! А если ты в школе перекинешься?
– Ну не перекидываюсь же пока! – зло бросила Ирка. – Третий день хожу – и ничего! – Ирка осеклась. Вечно так: ляпнешь, а потом жалеешь.
– Третий день? – Богдан задохнулся. – Значит, мы с Танькой в школу, а ты потихоньку… Как же ты мне ни разу в коридоре не попалась? – Пацан недобро сощурился, поглядел на Ирку тяжелым взглядом. – Ясно, глаза отводила. Чтоб я тебя, значит, не увидел. Отлично. Можешь больше не напрягаться. Я тебя без всякого колдовства видеть не хочу! – Он круто развернулся и, не оглядываясь, сердито зашагал прочь.
– Богдан! – слабо вскрикнула Ирка и рванула следом, по-собачьи труся рядом и заглядывая в лицо
