«супруга» нам, конечно, не дала. Она все время трещала без умолку.
— Ого, — сказал я, — скоро половина пятого.
Ковалевский вскочил:
— А я в три назначил свидание городскому голове.
— Помилуйте, Владимир Иванович, когда же мы поговорим о деле? Вечером?
— Вечером не могу, я должен быть у графа Шереметева, который сегодня приехал. Но завтра ровно в восемь утра я буду у вас. Прикажите никого не принимать и поговорим на свободе. Ровно в восемь часов. Я всегда аккуратен, — время деньги. — И убежал.
Утром, прождав до одиннадцати, я послал узнать, встал ли Ковалевский. Посланный доложил, что генерал с генеральшей утром с пароходом уехали в Одессу, и передал мне записку. Ковалевский уверял, что спешно вызван в Петербург, где ждет меня, чтобы переговорить. О том, что время деньги, в записке упомянуто не было.
В тот же день и я оставил Сочи. И Витте и Ковалевского после этого я видел неоднократно, но о Кавказе и нашем банке с ними больше не говорил. Было не до того. На Дальнем Востоке собирались грозные тучи.
Ни об Абазе, ни о его Романовске я с тех пор больше не слыхал. Обстоятельства изменились. Приходили и исчезли более интересные, чем Абаза, случайные люди. Жив ли он? Существует ли шумный, многолюдный город Романовск или только уединенная Красная Поляна? — не знаю. Да это и неинтересно теперь, когда и на вопрос, существует ли Россия, никто ответа дать не может.
Случайные люди
Мой друг, генерал Давыдов, однажды сделал мне странное предложение. Он предложил, чтобы вместе с ним я получил бы — никогда не догадаетесь что! — единоличное право на разработку золота и других минералов в районе, который в два-три раза больше Франции. Я забыл название района, он находился в Абиссинии, и право на разработки было выдано самим Менеликом 46*, Царем царей и, как было написано, светлейшим Львом Абиссинии. Но рассказ мой не о единоличном праве, а о людях, через руки которых это право попало в руки царского правительства. Но до этого несколько слов о том, что имею в виду под «случайными людьми». В XVIII столетии, при императрицах, случайными людьми называли тех, которые нежданно-негаданно попадали в их фавориты, «были в случае», как говорили тогда. В «случай», конечно, в те времена попадали чаще всего за красоту. В начале XX столетия случайными людьми были уже не фавориты, а люди, вчера еще никому не ведомые, которых Царь, почему, Бог знает, считал рожденными для блага Престола и отечества. И попадали эти избранники в случай уже не за свою красоту, а исключительно за свое нахальство!
Один из первых случайных людей, о котором я помню, был представитель вольных казаков, саратовский мещанин Ашинов 47*. Каких таких вольных казаков? Где живут подобные вольные казаки? Это никто не нашел тогда нужным выяснить.
«Случай» Ашинова настолько показателен для характеристики времени упадка самодержавия, что об этой странной истории начну с самого начала.
Не за много лет до чудесного появления представителя «вольных казаков» прокутившийся бывший офицер Леонтьев 48* отправился искать счастья у Менелика, императора Абиссинии. Ни знакомых, ни связей у него в Абиссинии не было — но Леонтьев был неглуп и находчив. Приехав, он якобы от великого русского Царя поднес дикому императору подарки, рассказав турусы на колесах, сделался угодным и отправился обратно в Россию с ответными подарками Царю. К Леонтьеву в Петербурге отнеслись отрицательно, услугами его не воспользовались, ничего не поручили, и он, несолоно хлебавши, возвратился к Менелику. Что он ему рассказал, неизвестно, но милость «Царя царей, светлейшего Льва Абиссинии» к Леонтьеву, как оказалось недюжинному дипломату, продолжалась. Он был пожалован «Графом Абиссинии» и назначен генерал-губернатором экваториальных областей с правом казнить и миловать.
К тому времени Англия и Франция заинтересовались Менеликом и завязали с ним сношения. Всполошились и у Певчего моста 49* — нельзя и нам зевать. И тут как тут появился и нужный человек — не легкомысленно отвергнутый министром «Граф Абиссинии» — нет! — представитель вольных казаков, саратовский мещанин Ашинов.
Как? Чрез кого? Каким чудом? Не знаю, но Ашинов попал к Государю, его пленил, открыл ему великие политические горизонты, и министрам приказано было с ним переговорить. Затем Ашинов, не официальным пока представителем, отправился в Абиссинию. Доехал он туда и вернулся с поразительной быстротой.
Привез с собой дочь Менелика, которую Царь царей прислал для воспитания в Россию, и крайне важные политические известия. Дочь Менелика, абиссинскую принцессу, поместили в Смольный институт благородных девиц. Ашинова снабдили деньгами, пароходом и оружием, и он со всею дружиною «вольных казаков» отправился в Красное море. А к Менелику, вследствие известий, привезенных Ашиновым, отправили посольство с Лишиным во главе и при нем целый штат гвардейских офицеров. Имена некоторых из них помню и теперь: стрелка Императорского батальона Давыдова, молодого Драгомирова, доктора Бровцана.
Но тайный дипломат, официальный представитель вольного казачества Ашинов кончил скандально. Он спьяна завоевал город Абок, где французы уже до этого подняли французский флаг, и чуть ли не вызвал столкновения с Францией. Францию убедили, что Ашинов проходимец, действовавший самочинно, и самого Ашинова поволокли в Россию обратно и куда-то сослали. Что стало с абиссинской принцессой, не знаю. Как обнаружилось, маргариновая дочь Менелика была простая негритянка, вывезенная из какого-то притона Константинополя. В Абиссинии Ашинов, до похода на Абок, никогда и не бывал.
После Ашинова в случай попал француз, магнетизер Филипп, как потом оказалось, приговоренный до того за мошенничество к тюремному заключению. Но он не интересен — случай этот России ущерба не причинил.
Накануне японской войны в случай попал бывший офицер кавалергардского полка Безобразов, инициатор Товарищества лесных концессий на Ялу. Это злосчастное коммерческое предприятие, для защиты интересов коего вмешалось правительство, вызвало трения и в конце концов войну с Японией и нанесло жестокий удар престижу царского дома.
«Царь да князья на дровах денежки нажить хотят, а мы за это свою кровь проливай», — говорили в народе.
Безобразова сделали статс-секретарем, званием, которым не все министры удостоены были. Ему отведено было помещение в Зимнем дворце; доклады Царю шли через него — словом, он стал всесилен. К счастью, он был неумен, бестактен, болтлив, положением своим хвастал — и вскоре более опытные его «сковырнули»: Безобразову было приказано выехать за границу с воспрещением въезда обратно.
Японская война и Куропаткин
8 февраля 1904 года грянул первый выстрел японцев. О трениях с Японией все знали, но войны с Японией ни Царь, ни правительство, ни общество не ожидали. Напротив, хотя публика в этом деле осуждала нашу политику, все были убеждены, что маленькая Япония не дерзнет восстать на мощную, великую русскую державу. На объявление войны посмотрели как на смешной инцидент, почти фарс и, смеясь, повторяли: «Знать, моська-то сильна, что лает на слона».
Военный министр Куропаткин сам предложил себя в главнокомандующие; общественное мнение было за него, и он отправился на Восток пожинать дешевые лавры, предварительно собрав обильную жатву напутственных образов всевозможных святых, долженствующих помочь ему смирить зазнавшегося «япошку».
