Лиотар говорит о том, что основные метанарравивы утратили свою легитимирующую силу, т. е. основные рассказы, повествования утратили свою современность. Большое значение Лио-тар придает нарративам Просвещения и христианства. Нарра-тивы современности отличаются от мифов, хотя и очень на них похожи.
Мифы свою основу находят в прошлом, а нарративы – в будущем. Обессилевшие нарративы в современном мире рассыпаются на облака языковых элементов, при этом каждый из них несет в себе спонтанно порождаемые прагматические смыслы.
Каждый из нас существует на стыке этих смыслов. Постсовременная наука создает теорию своей собственной эволюции как динамики парадоксальной, катастрофической и неисправимой. Она меняет сам смысл слова «знать» и указывает, как это изменение возможно. Главная проблема культуры – найти переходы между гетерогенными «языковыми играми». Это познание, этика, экономика, политика и т. д.
Проект современности был направлен на построение социокультурного единства, где все элементы должны найти свое место. Постсовременность, по Лиотару, начинается с гибели главных мета-нарративов, связующих гетерогенное многообразие культуры. Но это не означает, что все метанарративы исчезают.
Они переходят в иное состояние, продолжая связывать реальность посредством переходов между языковыми играми. Они избегают участи макронарративов, т. к. являются языческими.
Наука является моделью открытой системы, в которой правильность выражаемого есть то, что оно дает рождение идеям, другим выражаемым и другим правилам игры. В науке не существует общего языка, посредством которого можно объяснить все факты. Языковые игры разделяют на денотативные (или познание) и дескриптивные (или действия).
Научная прагматика сконцентрирована на денотативных выражениях, именно им она обеспечивает место в институтах познания. Постмодернистская социальная прагматика особо противостоит «простоте» научной прагматики.
Этот факт сформирован наслоениями классов гетероморф-ных высказываний. Нет никакого смысла полагать, что мы можем сегодня определить общие метапредписания во всех языковых играх.
Обратимся к теории Хабермаса, который предлагает достичь универсального консенсуса посредством того, что называется дискурсом. Это означает две вещи. Первая состоит в том, что все люди, формирующие выражения, могут согласиться по поводу правил или метапредписаний, признав их годными для всех языковых игр.
Второе предположение состоит в том, что окончание диалога есть консенсус. Консенсус есть состояние диалога, но не его окончание. Консенсус, по мнению Лиотара, стал устаревшей и подозрительной ценностью.
Что не является им, так это справедливость. Необходимо обратиться к идее и практике справедливости, которые не должны быть связаны с идеей и практикой консенсуса. Понятие гетероморфно-сти языковых игр – первый шаг в этом направлении. Второй шаг – это утверждение, что если консенсус есть для правил, которые определяют каждую игру и «удары», которые в ней наносятся, то этот консенсус должен стать локальным. Эта ориентация соответствует эволюции в наши дни социальных взаимодействий, когда временный доктор фактически вытесняет беспрерывное образование, обучение в сфере профессиональных, эмоциональных, сексуальных, культурных, семейных.
Эволюция есть двусмысленность: система покровительствует временному договору по причине его наибольшей гибкости, наименьших издержек мотиваций, которые ему сопутствуют.
В других публикациях этого периода Лиотар развивает идеи, высказанные в «Постсовременном состоянии».
Он обращается к живой ткани языковой практики и уделяет особое внимание судьбе выделенных им языческих микронар-ративов – таковы его работы «Языческие наставления», «Языческие элементы», «Трепещущие рассказы».
Позже в своей работе «Распря» Лиотар подробно разрабатывает высказанную им мысль об агонистическом характере мира языковых практик. Книга Лиотара «Постсовременное состояние» удачно представляет постмодернистский тип сознания.
Она показывает, что он включает в себя традиционное понимание культуры, используя его в качестве одной из версий богатого вариантами постмодернистского универсума.
14. Мишель Фуко. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы
(пер. В.А. Шкуратова)
Научное наследие М. Фуко, французского историка и философа культуры, состоит из обоснований исследовательского метода и его использования в анализе разных сфер европейской цивилизации. Обычно Фуко причисляют к ведущим представителям структурализма. Произведения Фуко сугубо индивидуальны по предмету, терминологии, стилю изложения. Фактически речь идет о допонятийных связях внутри письменной культуры, вычлененных на основе весьма тонкого прочтения разнородного материала.
Книга М. Фуко «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (1975) знаменовала переход Фуко от «археологии знания» к «генеалогии власти». Книга состоит из четырех разделов: «Пытка», «Наказание», «Дисциплина», «Тюрьма».
В этой книге Фуко выдвигает следующие задачи и гипотезы:
1) выявить социальную функцию наказания;
2) выявить его специфику в ряду других воздействий власти;
3) найти общую матрицу процесса складывания «эпистемолого-юридической формации», т. е. того, как технология власти участвует в гуманизации наказания и в познании человека;
4) установить, не является ли приобретение уголовным правом такого объекта, как душа человека, и тем самым его «онаучивание» – следствием новых отношений власти к телу.
Компоненты человеческого существа остаются прежними: это тело и душа. Но изменились курирующие их социальные инстанции. Тело перемещается в центр забот власти, душа же оказывается эпифеноменом политической технологии тела.
Фуко резюмирует свою мысль в хлестком афоризме: «Душа – тюрьма тела».
Изучение власти в указанном ракурсе имеет непосредственно эпистемологический и даже науковедческий интерес. Трактуя о душе, мы спускаемся к телу, к вопросу его использования и подчинения.
Вторая глава первой части «Взрыв мучений» посвящена самой мрачной, пыточной стороне средневекового правосудия.
Доказать вину можно многими способами, но главное – получить признание от самого обвиняемого. Принцип презумпции невиновности феодальному праву чужд. Подозреваемый вообще не может быть невиновным.
В средневековом судопроизводстве смешаны несколько моментов:
1) в нем присутствует поединок между обвиняемым и судьей. Истину, которой располагает дознание, преступник должен добровольно подтвердить;
2) в расследовании уже содержится наказание. Сознаваясь под пыткой, злодей получает кару за свои преступления;
3) признание и кара должны быть наглядными и символическими. Наказание соответствует своей формой преступлению. Богохульникам отрезают язык, ворам – руку, поджигателей сжигают. Распространение пыточного правосудия в доиндустриальную эпоху объясняют нерыночным отношением к физическому труду в аграрном обществе, низкой ценностью индивидуальной человеческой жизни, широким распространением преступности, репрессивным характером правящих режимов.
Истина и власть сходятся над телом истязуемого непосредственным, видимым и символическим способом.
Лишение свободы в числе универсальных методов наказания у реформаторов не использовалось.
Длительное заключение рассматривалось ими как проявление тирании, противоречащее воспитательной функции наказания.
Уже в первые десятилетия XIX в. тюрьма стала главным и по существу единственным наказанием за все уголовные преступления, не предусматривавшие смертной казни.
К концу XVIII в. имелись три способа наказания:
1) старый, с ритуалом пыточных отметок на теле поверженного;
