курфюрст саксонский, на некоторое время стал в центре переговоров, приведших к созданию новой анти- шведской коалиции в составе Дании, Польши и России. Август мечтал получить в свое владение Лиф- ляндию, которая ранее принадлежала Польше.
Тем временем, в 1697 году, на шведский престол вступил Карл XII. В целях сохранения господствующего положения на Балтике шведское правительство стремилось изолировать Данию и обеспечить себе поддержку Франции и Голландии, а также некоторых германских князей.
Король Польши Август II решил опираться на зависимое от шведского правительства дворянство, недовольное прежде всего политикой редукции. Удобного союзника Август II нашел в лице лифляндского дворянина Иоганна Рейнгольда Паткуля, эмигрировавшего в Польшу. Паткуль выражал настроение подавляющего большинства дворян прибалтийских провинций, интересы которых были сильно ущемлены шведской аграрной реформой. В 1698 году Паткуль официально поступил на службу к саксонскому курфюрсту. С целью организации коалиции против Швеции Паткуль ездил с поручениями от Августа II в Москву и Копенгаген. Русский царь Петр I со своей стороны разрабатывал план создания возможно более широкой коалиции против Швеции. В планы российского самодержца входило возвращение России восточного — Ингерманландского и Карельского — побережья Балтийского моря. В 1699 г. союз Дании, Саксонии и России был политически оформлен. В 1700 г. началась Северная война, в которой главными противоборствующими сторонами оказались два абсолютистских государства — Швеция и Россия.
ГЛАВА 4
РАЗВИТИЕ КРЕПОСТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Вне всякого сомнения географическое положение России — отсутствие естественных границ на просторах Восточно-Европейской равнины — обусловило широту пространств этого государства. Также нет сомнений, что в XVII столетии Россия являлась величайшей в мире по своей территории страной. Это географическое по своей сути обстоятельство определило характер российского абсолютизма. Н. А. Бердяев в статье «О власти пространств над русской душой» (сборник «Судьба России») писал: «Государственное овладевание необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личных и общественных сил. Всегда было слабо у русских сознание личных прав и не развита была самостоятельность классов и групп». По мысли Бердяева огромные пространства легко давались русскому народу, но больших сил и жертв стоила организация этих пространств в единое государство. Русский философ метафорически заключает, что «русская душа ушиблена ширью», она под гипнозом безграничности русских
417
14 Всемирная история, т 13
полей и Русского государства. Это Проявилось в уходе духовной энергии россиян внутрь, в созерцание, и в отсутствии у русских искусства форм, и в «отступательной» тактике в войнах, когда ратные люди уповали на то, что Мать-земля их сама собой спасет, утопив в своей безмерности неприятелей, и в очень слабо выраженной самодеятельности и активности русского человека.
Таким образом, мы видим, что пространство из географического .фактора переходит в психологию, превращаясь из чисто внешнего фактора в судьбу народа. Россия XVII века дает нам примеры этого.
Если в XVII в. на Западе укрепляются города, развивается крупнотоварная промышленность, процветает торговля, буржуазия организуется как класс, крепнут местные и городские свободы, уже существует суд присяжных — зародыш разделения властей, а королевской власти противостоят в социальном отношении — города, в политическом — парламенты, то основой экономики России во второй половине XVII в. остается крепостное хозяйство. Именно этот фактор не давал состояться объединению государства по западноевропейскому образцу. Россия объединилась не в силу товарных отношений и торговых уз, связывающих разные земли, а в силу внешнеполитических условий (борьба с татарами, польским и литовским натиском).
Сильное деспотическое государство в условиях неразвитости товарно-денежных отношений способствовало закрепощению крестьян, насильственному прикреплению их к земле. Тогда как на Западе господствует денежная рента (оброк) лично-свободных крестьян, в России преобладает барщина, чисто внеэкономическое принуждение лично-зависимых крепостных.
В то время как на Западе развивается местное самоуправление, в России получает развитие бюрократическая сверхцентрализация.
Недостаток объединяющей, скрепляющей силы, которую на Западе составляло «третье сословие», с лихвой взяло на себя само Российское государство, при этой оно примерно во столько же раз было во власти неограниченнее западных, во сколько российская буржуазность уступала европейской.
В этом весь характер российского абсолютизма с самого момента его зарождения. Чтобы еще глубже понять российскую государственность XVII в., уместно привести высказывания историка Ахиезера А. С. (Россия: критика исторического опыта) по этой теме.
Русскую историю А. С. Ахиезер объясняет «инверсией». Инверсия — это бросание из одной крайности в другую. Буквально — обращение в противоположность. Согласно инверсионной логике исключительно доброе становится безусловно злым, хорошее — плохим, друг превращается во врага, вожди — в предателей и т. п. Полюса меняются — каждая эпоха стремится писать историю «с чистого листа», стирая предыдущие письмена, но это все один и тот же сюжет в разных сценариях. Инверсия преобладает, по мысли автора, в русской истории, в отличие от западной, где оказалась возможной логика медиации, т. е. социальное творчество, взаимопроникновение оппозиций, существование через друг друга.
Только медиация, т. е. поиск срединного пути, может, по мнению автора, вывести общество из «инверсионной ловушки», когда правильность нового решения обосновывается, главным образом, противоположностью старому.
Каковы же два полюса русской истории, между которыми раскручивается спираль инверсии? Согласно теории А. С. Ахиезера, это изначально двойственный вечевой идеал, несущий в себе начала соборного согласия и авторитаризма. Род и община, столь значимые и долговечные в русской жизни, давали возможность такого разделения на власть схода, крестьянского «мира» (ср.: »всем миром решили»), и власть первого лица, старейшины, князя. Между этими полюсами соборности и авторитаризма разыгрывается драма русской истории.
Ученый усматривает в ней цикличность. Он определяет ее как «глобальный модифицированный инверсионный цикл», где инверсия воплощается в социальных процессах, в конкретных исторических событиях. Глобальный цикл распадается на модификации — этапы. Такую модификацию можно объяснить и как цикл движения от догосударственного состояния к авторитарной государственности в крайних тоталитарных формах и обратно, в инверсиях — к отрицанию государства, к вечевому соборному локализму. Исчерпьгоаясь, локализм снова отбрасывается к деспотии все разраставшегося государства. И каждый раз массы вдохновлялись очередным нравственным идеалом — модификацией вечевой нравственности.
И если проследить за их сменой, то со времен Киевской Руси ценилось соборное согласие, прообразом которого было собрание членов сельского мира. Оно выродилось в кровавые междоусобицы, разрушившие единое русское государственное пространство. Но вот уже в Московской Руси вплоть до смутного времени царит ранний авторитарный идеал.
Вместе с тем надстройку в виде идеологической и государственной организации обуславливает в первую очередь экономическая база, принципы и модели хозяйствования, широко распространенные в то время. Как уже говорилось, основу хозяйствования составляло примитивное сельское производство. Однако наряду с ним в экономической жизни страны обнаруживается новое явление. Важнейшим было складывание всероссийского рынка. В России этого времени развиваются мелкое товарное производство и денежное обращение, появляются мануфактуры. Экономическая разобщенность отдельных областей России начинают отходить в прошлое. Образование всероссийского рынка было одной из предпосылок развития русской народности в нацию. Следует указать, что влияние географического фактора определило особенности формировавшегося всероссийского рынка.
Дальнейший процесс структуризации феодальноабсолютистской (самодержавной) монархии гажвел к тому, что земские соборы, неоднократно собиравшиеся в первой половине столетия, к концу века окончательно прекратили свою деятельность. Возросло значение московских приказов как центральных учреждений с их бюрократией в лице дьяков и подьячих. В своей внутренней политике самодержавие
