1713 году.
В принципе испанский флот якобы прогнал их в 1718 году, но они возвратились в 1720 и 1722 годах. Сюда же относились и плавания из неиспанских портов Америки, к слишком протяженным и никогда не охранявшимся берегам континента. Этой торговлей, называвшейся «на длину копья», голландцы занимались, отправляясь в Синт-Эстатиус из Кюрасао (который им принадлежал с 1632 года), англичане — с Ямайки, а французы -- с Сан-Доминго и с других, находившихся в их владении, Антильских островов.
И как раз против этой торговли были направлены действия группы отчаянных шотландцев, которые в 1699 году насильственно и не без шума обосновались па краю Дарьенского перешейка в надежде, устроившись «на самом побережье материка», выбить почву из-под ног англичан и голландцев, позиции которых были более удаленными.
Североамериканские мореплаватели не отставали. К 80-м годам XVIII века их китобои, под предлогом стоянки на рейде у берегов Перу, беспардонно доставляли туда контрабандные товары, которые местные коммерсанты, как и полагается, принимали благосклонно, ибо покупали они их по дешевке, а перепродавали по цене «официальной», которая не снизилась.
Но крупномасштабной контрабандой была долгое время, вне сомнения, та, что отклоняла в сторону португальской Америки, Бразилии, серебро испанских рудников в Ио-тоси. Главным путем туда была, начиная с 1580 года, Рио-де-ла-Плата.
После разделения корон в 1640 году португальцы проявят упорство и долго будут удерживать идеальный пост с небольшим анклавом — Колония-дель-Сакраменто в нынешнем
Уругвае. Испанцам пришлось ее осадить и брать штурмом и 1762 году. Но вполне очевидно, что контрабанда не смогла бы процветать без пособничества местных купцов и продажных властей, осуществляющих надзор за делами. Если она и развелась в чрезмерных масштабах, то, как писал Аккариас де Серионн, «потому что громадная выгода сей коммерции позволяет ей выдерживать одновременно и большой риск и издержки на подкуп».
Так что, говоря о должностях губернаторов в Америке, продававшихся в 1685 году, некий анонимный автор заявляет без обиняков, «что всегда бывает молчаливое послабление для ввоза иностранных товаров».
И действительно, разве не появляется уже в 1629 — 1630 гг. в Лиме весьма почтенный аудитор, назначенный па пост судьи по делам контрабанды, и устроивший у себя дома склад запрещенных товаров? Судья был взят с поличным и, тем не менее, продолжал свою жизнь весьма уважаемого аудитора.
Впрочем, если послушать заступников контрабанды, то она будто бы работала лишь на благо общества.
«Испанцы Америки, — объяснял один француз в 1699 году, — коим галеоны не доставляют и половины необходимых товаров, были весьма рады, что иностранцы (главным образом, французы) им их привозят».
Всеми способами они облегчали незаконную торговлю в такой мере, что «больше двухсот кораблей на глазах у всей Европы и испанцев занимаются торговлей, каковая запрещена под страхом самых суровых наказаний».
Французский отчет, относящийся к 1707 году, отмечает даже, что «грузы французских кораблей «Триомфан», «Гаспар» и «Дюк де л а Форс» были до их отплытия запроданы негоциантам Веракруса»! Правда, тогда существовало сотрудничество между Францией Людовика XIV и не слишком уверенной в своем будущем Испанией Филиппа V.
Контрабанда, присутствовавшая везде, имела, однако, в разные периоды разное значение. Из правдоподобных подсчетов создается впечатление, что по объему она с 1619 года, а может, и раньше, превосходила нормальную официальную торговлю Испанской империи.
Такое положение как будто сохранялось вплоть до (Ю-х годов XVIII века, то есть более столетия. Но речь идет здесь только о гипотезе, которую следует еще проверить. И на сей раз именно европейские, а не одни только испанские, архивы смогут сказать последнее слово, если исто-рическис исследователи, конечно,, возьмут на себя труд ознакомиться с ними.
В конце концов испанское правительство стало реагировать на эти беспорядки. Наступило медленное, трудное оздоровление. Но в последние годы XVIII века оно проводится энергично и «революционно».
Следует сказать с самого начала: не всегда административным мерам, принятым в этом отношении метрополией, придают их истинное значение. Так, институт интендантов не был простой пересадкой в Америку французских учреждений, своего рода переносом культурного фактора.
Интенданты также отвечали заранее продуманному намерению мадридского правительства сломить креольскую аристократию, удерживавшую старинные командные высоты. Точно так же запрещение Общества Иисуса (1767 год) оказалось началом «военного» режима, режима власти и силы, сменившего своего рода моральный порядок, — и наследниками такого военного режима станут, к несчастью, независимые впоследствии государства.
И здесь тоже речь шла о преобразовании, почти что о революции. Следует ли приписывать всю заслугу его династии Бурбонов, которая в своем багаже принесла из Франции принципы централизованной монархии и арсенал меркантилистских мер? Или же то было сильное желание перемен, будоражившее Испанию, как она вскоре в век Просвещения будет будоражить всю Европу?
Клаудио Санчес Альборнос доходит до утверждения, что у истоков преобразования Испании стояла не Бурбонская монархия, но испанское желание перемен, которое открыло французской династии дорогу на полуостров.
С 1713 года внимание реформаторов обратилось, естественно, к тому, что было самой крупной ставкой, последним шансом: к Новому Свету. Могла ли Испания сохранить то, что создала по ту сторону Атлантики? Франция, чьи корабли во время войны посещали американские берега, не отказалась от своих амбиций ни на побережьях Южных морей, ни на границах Новой Испании.
Разве не подумывало французское правительство во времена Лоу отхватить, опираясь на Луизиану, близлежащие испанские владения?
Во всяком случае, именно так думал один мрачный испанец в ноябре 1720 года. «Мы будем иметь несчастье увидеть королевство Новой Испании разделенным и перешедшим под власть французов, если Бог нам не поможет», — писал он.
Английская угроза, не столь заметная, была опасна по-другому, хотя бы в силу уступки в Утрехте в 1713 году ась-епто. Асьенто - это монопольное право на поставку в испанские колонии в Америке черных невольников. Оно практиковалось с XVI века. В начале войны за испанское наследство (1701 год) оно перешло к Франции.
В 1713 году оно приняло форму международного договора, когда Филипп V предоставил его Англии: соглашение, подписанное с компанией Южных Морей, предусматривало сроком на 30 лет ежегодный ввоз 48 тысяч рабов.
Хотя одна из статей Аахенского договора 1748 года возобновила это право на 4 года, английская компания от него отказалась в 1750 году.
Но ничто не было утрачено безвозвратно. Правительство принялось за дело и в 1714 году создало по французскому образцу Министерство флота и Индий. В том же году образовалась Гондурасская компания; в 1728 году — Каракасская компания, которой суждено было процветать; позднее, в 1740 году — Гаванская компания. В 1717 — 1718 гг. Торговая палата, орган севильской монополии, была переведена в Кадис, так же, как и Совет по делам Индий.
Кадис был городом на протяжении многих лет конфликтовавшим с Севильей. Так он становился единственным портом Индий («Индиями» назывались колониальные владения Испании).
Правда, привилегированные компании успеха не имели. В 1756 году пришлось даже положить конец их монопольным правам.
Но неудача эта, несомненно, помогла свободной торговле развиваться за пределами «тяжеловесной системы флотов» и способной в том, что ее касалось, постоянно вдохновлять экономики Нового Света.
Реформа 1735 года, учредившая плавания регистровых кораблей, не стала сразу же действенной, ибо регистры нелегко избавлялись от обыкновения плавать сообща. Но «к 1764 году отношения между Испанией и Новым Светом начали становиться регулярными».
Введены были ежемесячные рейсы пассажирских судов между Кадисом, Гаваной и Пуэрто-Рико, и
