отделка, вещи – это лишь случайные и порой нежелательные вторжения во внутреннее пространство комнаты. Точно так же желание приписать какому-либо помещению предвзятость или предубеждение, а также любого рода волю свидетельствует лишь о болезненном или временно измененном состоянии разума человека, обуреваемого подобными стремлениями, в лучшем случае находящегося в приподнятом состоянии, вызванном воздействием алкоголя. Критиковать же солнце абсурдно. Солнце светит, а земля вращается вокруг него. Оно не воспринимает и не реагирует ни на критику, ни на открытое недовольство, ни даже на бунт или похвалы. Его невозможно пытаться склонить на чью-либо сторону. В любом случае мысль о том, что солнце может быть чьим-нибудь союзником или противником, неконструктивна, и не следует считать его воздействие на твою жизнь и поступки целенаправленным и тем более предвзятым. Солнце не является заинтересованной стороной. Величайшим интеллектуальным заблуждением была бы попытка приписать солнцу или любому помещению какой бы то ни было характер или сформулировать для них новую концепцию, отличную от общепринятой. Ты можешь радоваться солнцу или укрываться от него. Комната может нравиться или не нравиться. Так что, Вирджиния, будь корректнее, когда высказываешь свои суждения.
Она громко рассмеялась. Вирджиния, будь корректнее, когда высказываешь свои суждения. Она посмотрела на улицу, где должен был появиться Пит. Честна ли она была по отношению к нему? Был ли ее внутренний монолог, пародировавший его манеру рассуждений и доказательств, точным и справедливым в своей иронии?
Трудно сказать. Они были знакомы уже два года, но она все еще не могла точно, с полной внутренней уверенностью воспроизвести его манеру говорить. Действительно ли он так говорит? По всему выходило, что да. Неожиданно она вдруг поняла, что ее неуверенность на самом деле вовсе не является неуверенностью, а представляет собой скрытую форму страха, который маскирует ее дурные предчувствия.
Если это так, то чего же она боится? Ведь именно сила и убедительность его рассуждений с самого начала привлекали ее. Они впервые встретились в библиотеке, и в течение недели после знакомства он пару раз пригласил ее прогуляться вечерком по городу. В тот день он впервые позвонил ей. У меня умер отец. Давай посидим где-нибудь за чашкой чая. Они встретились в кафе на Хэкни-роуд. День был душный и сумрачный. Как только они сели за столик, Пит начал говорить. Она смотрела на него и слушала. Полиция решила, сказал он, что его отец покончил с собой. Сам он так не считал. Скорее всего тот просто напился и уснул, открыв кран газового обогревателя, но забыв зажечь горелку. Сам он возился на кухне, пытаясь починить слив в раковине, где засорилась труба, и тут услышал крики матери. Она стояла посреди комнаты прямо над телом. Отец лежал ничком на ковре, а в комнате было полно газа. Мать пошла вызывать полицию. А он остался там с ним. Она когда-нибудь оказывалась рядом с мертвецом? Тот был мертвый как ножка кровати, а больше ничего, абсолютно ничего не происходило. Он чувствовал внутри себя пустоту, будто в старом мешке. Все эти эмоции, что это вообще такое? Ветер, завывающий в решетке угольного чулана. Он был сухой, как старая деревяшка. Гаечный ключ он по-прежнему держал в руке. Ему ничего не стоило развернуться и пойти обратно, чтобы закончить ремонт раковины. Все ясно, как дважды два, вот только что в результате? Ничего. Ноль. Прежде чем приехала полиция, он двадцать минут стоял над трупом. Его отец был мертвый, как засохший старый муравей, а его при этом даже ничто не кольнуло.
Пит вошел в комнату, держа под мышкой какой-то сверток в коричневой оберточной бумаге, который положил на стол. Он развернул пакет и протянул ей белое летнее платье. Она сбросила свитер и юбку и переоделась.
– Замри.
Она остановилась вполоборота к нему.
– Подойди к окну.
Она прошла к окну, подобрала юбку, повернулась, посмотрела на свое отражение в зеркале.
– Нравится? Стой где стоишь. Солнце бьет тебе в затылок, платье по бокам слегка просвечивает. Ты выглядишь просто великолепно.
Он сел и закурил сигарету.
– Красивое, – сказала она, присаживаясь на подлокотник его кресла. – Спасибо.
– Тебе идет.
– Я его буду надевать по особым случаям.
– Нет, – сказал Пит. – Лето – самый подходящий случай для этого платья. Я хочу, чтобы ты в нем гуляла.
– В солнечные дни.
– Да. Ради этого оно и сшито.
– Ты где был?
– Прогулялся по набережной. Посмотрел на лодки. Немножко тишины и покоя. В этом офисе просто птичий базар.
– Всё девушки?
– Ну.
– А чем они занимаются?
– Понятия не имею. По-моему, в основном хихикают и болтают – с ужасным произношением. Я стараюсь держать дистанцию.
– И они к тебе не пристают?
– Даже близко не подходят. Знают, что я их так отошью – мало не покажется.
– Жарко было сегодня?
– Жарко? Я просто высох как мумия. Морской воздух меня освежил. Особенно приятно было рассматривать плавающее в воде дерьмо.
Вирджиния подошла к зеркалу и оглядела себя. Потом обернулась.
– Пит?
