деле мы видим прошлое.
— Как это?
— Ведь их сияние достигает Земли спустя какое-то время. Глядя на Сириус, самую яркую звезду на небосводе, мы видим его таким, каким он был восемь лет назад — ведь он находится от нас на расстоянии восьми световых лет. А некоторые из галактик, сфотографированных телескопом Хаббл, в миллиардах световых лет отсюда. Их свет путешествует сквозь космос тысячелетиями — возможно, сейчас их уже и не существует. Вот в чем смысл астрономии, — тихо проговорил он. — Она позволяет заглянуть в прошлое. Понять наше происхождение.
— Понять наше происхождение… — задумчиво повторила я. — Любующийся Луной, — вдруг произнесла я.
— Что?
— Анаграмма слова «астроном»[30], — я только что поняла.
— Любующийся Луной, — повторил Тео. — Как красиво. Ты мастер составлять анаграммы, да? — добавил он.
— Этому легко научиться. Ты находишь параллельные значения, переставляя буквы, располагая их в другом порядке.
— Ты любишь, чтобы все было по порядку, да, Роуз?
— Да. И всегда любила. Я даже из имен часто составляю анаграммы.
— И какая же анаграмма у имени Роуз?
— Узор.
— Не только. Эрос[31].
Я взглянула на него.
— Да, и Эрос тоже.
Он опять поднял глаза. Внезапно у нас над головами пронеслась вспышка, оставляющая за собой яркий свет.
— О-о-о — метеорит! — воскликнула я. — Нет, это не метеорит. Это всего лишь фейерверк, — засмеялась я. И посмотрела на часы: без двадцати двенадцать.
— Хочешь еще бренди? — спросил Тео. Издалека доносились звуки праздника. — Наверное, нужно пить шампанское. Я рад, что этот год наконец закончился.
— И я. Я дважды переезжала, вышла замуж, рассталась с мужем, и все за двенадцать месяцев. Не слишком ли много грандиозных жизненных событий для одного года?
— Да уж. Интересно, каким будет этот год, — тихо добавил он.
— Если бы ты был астрологом, а не астрономом, ты бы знал.
— Мне исполнится тридцать, — серьезно произнес он.
— Когда?
— Первого августа.
— Первого августа? — повторила я.
— Да, а что? Что особенного?
— Нет… ничего, — ответила я. Не знаю почему, но в этот день на меня всегда накатывает депрессия.
— У тебя тоже день рождения в этот день?
Я мрачно рассмеялась.
— Нет. Я родилась в июне. Так… что еще произойдет в твоей жизни в этом году? — спросила я, меняя тему.
— В мае выйдет книга, и я разведусь.
— Значит, пути назад нет?
— О нет. Фиона уже не передумает. Мне кажется, у нее кто-то появился.
— Правда?
Тео кивнул.
— Она не кричит об этом на каждом углу, но у меня такое ощущение.
— Может, и у тебя кто-нибудь появится, — проговорила я, вспомнив Беверли.
— Может быть. Не знаю. Лишь в одном я уверен — Вселенная расширяется, никогда не остается статичной, и я хочу, чтобы моя жизнь тоже менялась. Я скучаю по жене, — добавил он. — Это было… ужасно, но я уверен, что ее чувства ко мне изменились.
— Можно задать тебе один вопрос, Тео? — вдруг осмелев, спросила я.
Он посмотрел на меня.
— Как хочешь.
— Это правда, что ты вернулся из Лидса, только чтобы закончить работу?
— Д-д-а, — ответил он, слезая с качелей и заглядывая в телескоп.
— Ты так торопился, что уехал в канун Рождества?
— Да.
— Ты что, не мог подождать до утра? Или хотя бы дождаться, пока начнут ходить электрички?
— Не мог, — тихо произнес он. — Я не мог ждать.
— И как долго ты ловил машину?
Он задумался.
— Пять с половиной часов или около того. Но машин было мало, и пришлось набраться терпения.
— Ты уехал ночью?
— Да.
— Но почему?
— Потому что я… вдруг запаниковал из-за книги.
— Но почему же ты не взял рукопись с собой домой к родителям, чтобы поработать там?
— Я… волновался, что потеряю ее или, знаешь, оставлю в электричке. — Я ошеломленно уставилась на него. — Ты мне не веришь, да? — спросил он.
— Нет, — тихо проговорила я. — Не верю.
Он сел у детской горки, положив подбородок на ладони.
— Хорошо. Я скажу тебе правду. Настоящая причина, по которой я уехал так внезапно, — Рождество с родственниками, которое оказалось таким кошмаром, что я просто не выдержал. Мне нужно было выбраться оттуда.
— Поссорился с родителями?
— Нет. С женой моего отца.
— С мачехой?
— Нет. Я бы не хотел называть ее даже мачехой: это просто женщина, на которой женился мой отец.
— А что случилось с твоей родной матерью? Где она?
— Моя мать умерла. Ее не стало, когда мне было девять.
Как странно, подумалось мне. Мы знакомы всего шесть недель, а я уже знаю так много о Тео. Знаю, какой зубной пастой он пользуется, каким бальзамом после бритья; знаю его вкусы в еде и музыке. Знаю, что в детстве он проводил каникулы в Норфолке, и даже знаю, за кого он голосует. Мне известно, почему распался его брак, и тем не менее я и понятия не имела, что его матери нет в живых.
— Я никогда об этом не говорю, — тихо продолжал он. — Она умерла от кровоизлияния в мозг. Ей было всего тридцать шесть лет. Мой отец очень долго жил один. Но три года назад женился на Джейн — и я ее ненавижу.
— Почему?
— Потому что она… низкий и подлый человек. Ее не заботят чувства других людей, она понятия не имеет, что значит сочувствие. И не умеет сопереживать.
— Но что она такого сделала?
— Уничтожила все напоминания о моей матери. Их и так было немного — мой отец понимает, что Джейн это неприятно, — но она не разрешила оставить ни одной маминой фотографии.
