— Почему?
— Я поступила по совести.
— По совести? — Он посмотрел на меня, как на прокаженную. Его рот дважды открылся и закрылся, как у рыбины, в глазах застыло полное непонимание. — Кем ты себя возомнила — священником? — Он так старательно орал на меня, что вся комната пропиталась кислым запахом его пота.
— Я не знаю, как это произошло, — с несчастным видом повторила я.
— Что ж, думаю, у нас завелся крот, как ты считаешь, Роуз? Может, этот крот — ты?
— Что?
— Может, ты сама продала письмо «Дейли ньюс».
— Зачем мне это?
— Потому что тот, кто это сделал, разбогател как минимум на восемьдесят штук, — именно столько я бы заплатил. У тебя же туговато с наличными, да, Роуз?
— Не настолько, чтобы опуститься до такой низости. К тому же с какой стати я буду ставить на кон свою карьеру? Мне нравится моя работа, Рики, и я отлично с ней справляюсь. Твое предположение — полный абсурд.
— Нет, я скажу тебе, что на самом деле полный абсурд, — выпалил он. — Было бы абсурдно предположить, что после всего случившегося ты будешь продолжать здесь работать. Я уже навел справки: твой контракт истекает через десять дней, после чего можешь собирать манатки.
Я вернулась на рабочее место в состоянии, близком к кататонии. Моя фотография красовалась на обложке популярной желтой газеты, и я вот-вот потеряю работу. Я почувствовала слабость в коленях: щеки горели, дыхание стало прерывистым. Как это могло произойти, в тысячный раз задумалась я. Я охраняла это письмо, как Цербер — врата Аида. Я предприняла все меры предосторожности. Но кто-то перехватил его, сделал копию и продал. «Думаю, у нас завелся крот…» Но кто этот крот?
Проходя через офис информационного отдела и ловя на себе косые взгляды, я мысленно воссоздала события того дня. Письмо все время было со мной, я самолично его уничтожила. Никто его не видел: я все время носила его при себе. Разве что… Я вспомнила, что на полчаса спустилась в кафетерий, но письмо было заперто в ящике стола. Ключи от ящика есть только у меня, а мои ключи были в сумочке. Но разве мог кто-то догадаться, что именно это письмо представляет особенную важность, ведь я получаю их сотни каждую неделю? Кто бы это ни был, у него наверняка имелась какая-то причина подозревать, что в письме содержится нечто особенно интересное…
Линда с сочувствием улыбнулась мне, когда я проходила мимо ее стола. Вдруг это она? Ясновидящая Синтия с сожалением взглянула на меня — вдруг она интуитивно почувствовала, что написала Электра? А может, у того бледного подростка-курьера было рентгеновское зрение?
Я подумала об Электре, которую публично унизили и предали. Теперь весь мир узнает о ее неподобающем увлечении. Бедняжка, с тяжелым вздохом подумала я. Сев за стол, я снова просмотрела статью в «Дейли ньюс».
В «Дейли ньюс» явно обрадовались, что переплюнули «Дейли пост», и неопределенно намекали, что письмо Электры «попало к ним в руки». В статье не говорилось, что утечка информации произошла через меня, но моя репутация была порвана в клочки.
Часы показывали без десяти десять. Ящик входящей почты был переполнен письмами. На какую-то долю секунды я испытала сильное искушение выбежать из офиса, причем немедленно. Если меня все равно уволят через десять дней, какая мне разница — почему бы не уйти прямо сейчас? Столь драматический поступок казался заманчивой перспективой, но разум возобладал. Это было бы несправедливо по отношению к Серене, у которой и так проблем хоть отбавляй. Нельзя уходить, когда остается невыполненная работа. Если у меня неприятности, это не значит, что можно игнорировать всех остальных. Если ведешь колонку психологической помощи, на тебе лежит огромная ответственность перед читателями, и я не собираюсь пренебрегать своими обязанностями. Я разорвала первый конверт — он пришел по внутренней почте. В конверте лежало письмо с пометкой «Лично в руки». Почерк показался мне знакомым.
Дорогая Роуз, — прочитала я. — Я пишу это письмо, потому что в долгу перед тобой и хочу извиниться. Я знаю, что ты этого не заслуживаешь, но в последнее время в моей жизни было слишком много неприятностей, и, когда я увидела письмо Рики вчера утром, это переполнило чашу. Мне уже намекали, что неплохо бы продать письмо Электры, но это электронное послание заставило меня перейти к действиям. Я искренне надеюсь, что тебе это не повредит и что однажды ты сможешь меня простить.
Так, подумала я. Так, так, так. Я выглянула в окно, чувствуя себя полной дурой. Мне даже на минуту в голову не пришло, что кротом могла оказаться самоотверженная, надежная, стоически переносящая неприятности Серена. Мягко стелет, да жестко спать. Я представила, какие пословицы припомнила она себе в утешение, когда готовилась отнести письмо в редакцию «Дейли ньюс». «Куй железо, пока горячо», а может, «Синица в руках лучше, чем журавль в небе?» «Не сомневайся — и не проиграешь»?
К письму прилагалось официальное заявление об увольнении, которое я отправила внутренней почтой в отдел кадров. Несколько минут я смотрела в окно, на реку: я была сражена наповал, но, как ни странно, ощущала спокойствие. Наивная Серена — подумала, что «мне это не повредит». Она одним махом уничтожила мою карьеру. Обрушилась на меня, как вулкан Везувий на Помпеи, и теперь моя профессиональная репутация обратилась в руины. Я потеряю колонку, программу на радио, и никто никогда не наймет меня в качестве штатного психолога. Я подумала, как резко упадут мои доходы — это непременно произойдет, — и сердце сжалось. Придется продать дом на Хоуп-стрит и купить квартиру. Я поняла, что Тео в этом случае переедет, и ощутила резкий укол боли. Надо же, как привыкаешь к людям, — наверное, мне уже казалось естественным, что мы живем вместе. Я вспомнила аромат свежеиспеченного хлеба и, подняв голову, взглянула в окно на небо. Посреди ярко-голубого пространства по непонятной причине сиял призрачный полумесяц. Тео смог бы объяснить почему.
Стол Серены был на удивление чист — она явно планировала свой побег. Открыла ящики стола — там было пусто. И вспомнила, как она прибиралась в ящиках, как нервничала, когда я застала ее за разговором по телефону вчера утром, и как ушла из офиса в обед. Наверное, тогда она и увидела второе электронное письмо Рики и наконец решилась пойти в редакцию «Ньюс». А как печально она попрощалась со мной накануне — она же знала, что мы больше никогда не увидимся. «Заботься о себе, Роуз», — произнесла она со странной, слегка виноватой улыбочкой. Теперь я понимаю, почему она так себя вела. Я открыла ящик для карандашей и увидела два комплекта ключей. Один, очевидно, от ящиков ее стола. Я опробовала второй на своих ящиках — ключи подошли. Значит, у нее был запасной комплект ключей от моего стола, а я и не знала. Наверное, эти ключи принадлежали Эдит Смагг. Должно быть, Серена открыла ящик, когда я пошла в кафетерий. Я-то думала, она спешила домой, но, очевидно, она притаилась где-то в офисе и ждала, пока я отлучусь.
Я перечитала статью в «Дейли ньюс». Электра ничего не отрицала, и Кики Кокаин на вопросы журналистов ответила «без комментариев», но таким тоном, что было ясно — все это правда. Без