Че Гевара. Последний романтик революции

требующий полной самоотдачи и даже жертв. Вот почему для него звучит полным диссонансом идея опоры на материальные стимулы, получившая широкое распространение в государствах так называемого социалистического лагеря, в том числе — в СССР. Одновременно он даже критикует «чрезмерные» попытки сочетания материальных и моральных стимулов, предпринимавшиеся в указанных странах. Спустя 10 лет после смерти легендарного соратника Ф. Кастро призвал вновь поставить вопрос о стимулах. «Было бы ошибкой думать, что социализм можно построить с помощью материальных стимулов», — отметил он[201]. Логика рассуждений Че предельно понятна и ясна: коль скоро новое общество должно быть, по определению, обществом высокой морали, как можно созидать его, идя иными путями (пусть даже временно), нежели утверждение такой морали. Не производство любой ценой; необходимость производить не только товары, но и самого нового производителя», — настаивает Гевара[202].

(Прим. авт.: Время показало правоту геваровских постулатов как в отношении нашей страны (СССР), так и самой Кубы. На Острове, не без влияния советских советников, стали отходить от некоторых принципов Че. Правда, на Кубе, по крайней мере, при жизни Гевары, хотя бы не нарушался другой его принцип — руководители партии и страны должны быть примером во всем для народа, жить в тех же условиях, что и трудящиеся. Я помню, какую нужду, наравне со всеми кубинцами, в те годы испытывали в продуктах и бытовых мелочах даже министры правительства, как по выходным шли они вместе с Че в первых рядах добровольцев — рубщиков сахарного тростника!).

Эрнесто Гевара считал указанный выше принцип определяющим, особенно в странах с неразвитыми демократическими традициями, где население многие десятилетия, как в Латинской Америке, воспитывалось на идеях «каудилизма» (каудильо — предводитель. — Ю.Г.) или «касикизма» (касик — вождь племени. — Ю.Г.). Поэтому он призывает руководителей проявлять «скромность, простоту и правдолюбие; не считать себя единственными обладателями истины; постоянно учиться и правильно воспринимать критику: правда не бывает плохой. Не соблюдающего всего этого руководителя надо просто прогонять»[203].

Именно в слаборазвитых странах, настаивает Че, их будущее не должно быть лишь плодом исполнения экономических императивов, соблюдения объективных факторов существующей реальности. И добавляет, что, как нигде, там особую роль приобретают факторы субъективные, как нигде, борьба там должна вестись не только с нищетой, но и с привычным для старого общества сознанием[204].

Отсюда его высокие требования к руководителям. Правда, Гевара оставляет «за скобками» пример руководителя в столь важном деле, как добровольный труд, пропаганде которого он уделял столько внимания. Думается, что это не случайная «забывчивость». В силу своей исключительной скромности он не любил «педалировать» тему «руководитель на субботнике», видимо, боясь быть неправильно понятым.

Тем не менее, хочется остановиться на его участии в добровольном труде особо. Выше уже рассказывалось о том изнуряющем недуге, которым страдал Че, — об астме. Не проходило и полчаса, чтобы Гевара не применил свой ингалятор (иначе — удушье и сильный кашель). Но это не мешало ему почти каждое воскресенье выезжать на уборку сахарного тростника или ехать в порт, чтобы вместе с докерами разгружать стоявшие в Гаванском порту сухогрузы. (Прим. авт.: Я рассказал об этом советскому профессору-медику, работавшему в Гаване. Пораженный, он только кратко заключил: «Он — самоубийца!»)

При вручении Геваре профсоюзной медали «Ударник добровольного труда» (помните, он подарил ее старшей дочке за отличную учебу?), он смущенно сказал журналистам, что это — «недоразумение», так как руководители должны без всяких поощрений показывать пример во всем. А нам остается только попросить читателя внимательно вглядеться в те фотоснимки, помещенные в этой книге, на которых Че Гевара заснят на субботниках(!)

Значительно более «либеральным» был он в этих вопросах, когда речь шла о рядовых тружениках. Гевара отдавал себе отчет, насколько новой и непривычной являлась идея добровольного труда, высокой общественной сознательности в кубинских условиях. Поэтому, выступая поборником этих идей, он был против искусственного форсирования в деле их реализации, тем более репрессалий к тем, кто их еще не воспринимал. Услышав жалобу директора одного предприятия по поводу неудавшихся попыток проведения воскресника, Че спокойно говорит: «Там, где не получается, проводить не надо: значит, не созрели условия...»[205].

Еще одним примером взвешенного и тактичного отношения Гевары к воплощению идей созидания нового общества может служить его позиция в вопросах религии.

Страны Латинской Америки представляют собой важнейшую зону распространения и влияния католичества. Роль католической религии в этих странах весьма заметна. Вместе с тем было бы неправильным считать, что церковь занимает особо важную роль в жизни латиноамериканцев, тем более — в больших городах. Особенно это касается интеллигенции и молодежи.

В семье Гевары детей крестили, но на этом вся католическая обрядовость и заканчивалась: Эрнесто никто не водил и церковь, не ходил он туда и сам, когда вырос, равно как и его родители. Если к этому добавить изучение будущим врачом естественных наук, как правило, полемизирующих с религиозными догматами, то картина будет вполне ясной — Че не был глубоко верующим человеком.

Но означало ли это сколь-либо нетерпимое отношение к религии, тем более к религиозным людям у самого Эрнесто? Отнюдь нет. Скорее, мы видим уважительное отношение к их чувствам, понимание причин религиозности. Об этом, в частности, свидетельствует инициатива Че учредить в Повстанческой армии должность капеллана и приглашение на нее демократически настроенного кубинского священника Сардиньяса. Последний осуществлял служение не только среди повстанцев, подавляющее большинство из которых были верующими крестьянами, но и оказывал соответствующие услуги (и только бесплатно!) местному населению в зоне дислокации партизан. Например, он крестил детей, в том числе и тех, чьим «падрино» (крестным отцом. — Ю.Г.) по просьбе родителей зачастую становился сам Че.

В воспоминаниях крестьянки Чаны, о которой говорилось выше, сохранилась такая история. Перед уходом в город Чана высказала Геваре свою озабоченность, — прилетят батистовские самолеты и разбомбят ее дом. Команданте (у которого не было никаких икон), чтобы успокоить верующую женщину, обещает ей в ее отсутствие укрепить над входом в ее жилище «образ одного святого». Это был портрет кубинского освободителя и поэта Хосе Марти. Дом был цел. Возвратившись, довольная Чана долго еще молилась на портрет...

И не случайно спустя некоторое время Чана заводит с командиром следующий разговор:

Чана: Команданте, вы веруете в Бога?

Гевара: Видишь ли, Чана, я не могу быть верующим, так как я — коммунист...

Чана (за свою жизнь слышавшая только страшные вещи о коммунистах, вскакивает и, крестясь, убеждает собеседника): Нет, нет, упаси Мадонна... Вы не можете быть коммунистом, потому что... (крестьянка на секунду задумалась), потому что вы — очень добрый человек...[206]

Че долго смеялся, а потом доступно стал объяснять пожилой женщине ее заблуждения.

Позволяет лучше понять мечты «героического партизана», его взгляды и эпистолярное наследие Эрнесто Гевары. Нужно сказать, что в силу своей природной организованности и неповторимого уважения к людям Че не оставлял без ответа ни одного письма к нему, да и сам, несмотря на вечный «цейтнот», любил писать, особенно близким и родным. Он говорил, что письма предоставляют больше свободы для высказываний. И действительно, у него они лишены какой-либо натянутости, написаны легким слогом и полны креольского юмора.

Чего стоит хотя бы его маленькая записка работникам кубинской фабрики грампластинок, приславшим ему, министру промышленности, образцы своей продукции:

«...Что касается выбранной музыки, я не вправе высказывать даже самое незначительное мнение, ибо мое невежество в этой области — на все 273 градуса из 360»[207] .