листве, заставил испуганно вздрогнуть кровельное железо. Юля не услышала, как вошел отец, а когда случайно обернулась, коротко вскрикнула, увидев в прихожей человека.
– Что с тобой, малыш? – спросил Чиж каким-то отстраненным голосом.
– Напугал ты меня, папка. Как тень, проскользнул, даже не услышала.
– Тень – это точно, – сказал он. – Поработать решила?
– Курсовая горит.
– Хвалю за храбрость.
Чиж прошел в свою комнату, и Юля слышала, как он долго возился, что-то, снимал, что-то надевал и наконец появился в новом кителе с Золотой Звездой, в новых брюках и новых коричневых туфлях. Юля привыкла его видеть в потертой кожаной куртке, в старой, с выгоревшим верхом фуражке, полинялых, хотя и всегда отутюженных брюках. В новом костюме Чиж выглядел стройнее и моложе.
– И куда мы собрались?
– На свидание.
Юля осмотрела отца.
– Жених что надо.
– Может, побриться? – посмотрел он в зеркало и поправил усы.
– Не надо. Ты отлично выглядишь.
– Некоторые думают иначе.
– А ты не обращай внимания.
Чиж покивал головой, но думал о чем-то другом. Словно решал какую-то трудную задачу: быть или не быть?
– Ну, что ты, как Гамлет?
Чиж застенчиво улыбнулся, словно она прочитала его мысли, и быстро вышел.
Юля после ухода отца села к столу и попыталась снова углубиться в текст. Но ниточка была упущена. В голову лезли непрошеные мысли. Она знала, что отец пошел к Волкову. Он уже несколько дней собирался сходить к командиру в гости. «Накопилось всякой всячины, – объяснял Чиж, – надо поговорить». Но так торжественно для житейских бесед он еще никогда не одевался. «Будет опять проситься в передовую команду», – решила Юля и немного успокоилась.
С очередным порывом ветра о стекло глухо разбились первые капли дождя. Юля надела плащ, туфли, взяла зонт и вышла из дому. Она еще не успела подойти к подъезду, где жил Волков, как увидела отца. Он сидел на краю детской песочницы, держа в руках фуражку. Ветер бесцеремонно трепал его седой чуб, желтым огоньком посвечивала на груди Золотая Звезда.
Юля подошла и молча села рядом. Он обнял ее, рывком прижал и отпустил.
– Все, дочка. Отслужили.
– Ты о чем, пап?
– Пишу рапорт и ухожу в запас. Последний перелет на дворовый козлодром.
Юля взяла отца под руку и положила на его плечо голову. Чутье ей подсказывало: отцу сейчас как никогда плохо, необходимо тепло близкого человека, участие и ласка.
– Пойдем-ка мы, папуля, погуляем с тобой, – она встала и подала ему руку. – При Звезде ты еще со мной никогда не гулял по улицам. Пофланируем, как говорят наши студенты, себя покажем, на других посмотрим.
– Теперь у нас будет много времени для прогулок. – Он поднялся, надел фуражку. – Гуляй не хочу.
– Не заблуждайся, папуля, мне до пенсии еще далеко, – Юля крепко взяла отца под руку.
– Пенсия, она и в Африке пенсия, – сказал он. – К ней не опоздаешь… Все, сегодня же напишу рапорт и завтра отдам Волкову. Он прав…
– В чем?
– Это же какая-то райская жизнь у меня начнется, представляешь? Сплю сколько хочу, гуляю сколько хочу, на рыбалку буду ездить, когда захочу.
– Ты не умеешь удить.
– Научусь. На охоту тоже буду ездить. А что, и «Запорожца» купим. Как участнику войны без очереди положено. Утром отвезу тебя на аэродром и загорать. Вечером приеду и заберу. В выходной поедем в Ленинград.
– А не лучше ли нам вообще в Ленинград переехать?
– Можно и в Ленинград, – безразлично согласился Чиж.
Они вышли на центральный бульвар и в свете рекламных огней выглядели беззаботно болтающей парочкой. Юля цепко ловила сопровождающие их взгляды. Чижа в городе знали многие, дочь его – единицы. Все, кого они встретили, оглядывались им вслед. Одни знали Чижа, другие Юлю, третьи смотрели просто так. На Героя.
Хотя Юля и понимала, что отцовская слава достается ей, так сказать, отраженно, все равно она очень гордилась в такие минуты.
Они уже подходили к центральному телеграфу, когда на землю обрушился быстрый косой ливень. Он почти сразу пробился сквозь крону молодых тополей, под которые спрятались Юля с отцом, и тяжело
