Она с непреходящим восторгом принимала в доме новых Колиных друзей, и ребята, почувствовав искренность ее гостеприимства, бывало, заваливались в дом, не предупреждая, – иногда среди буднего дня, а порой и в полночь. Сосед, Николай Яковлевич, специалист по каким-то системам комплексного тренажера, приходил к ним, как к себе домой. Мог забежать, ничего не объясняя, сказать «привет-привет», заглянуть в холодильник, забрать бутылку вина и, снова сказав «привет-привет», быстренько исчезнуть, будто его здесь и не было.
Их приглашали на дни рождения, на праздничные застолья, на торжества по случаю возвращения на Землю новых космонавтов. Крепло чувство, что Муравко и Юля окончательно вписались в космическую семью Звездного, сроднились по духу, завоевали любовь и признание.
Но главным все-таки было дело. Учеба. Муравко до приезда в Звездный учебу космонавтов представлял до смешного примитивно. И если бы ему тогда убедительно объяснили, какой объем знаний необходимо освоить, он бы ни за что не согласился уходить из авиации. Оглядываясь сегодня назад, он с трудом верит, что сумел постичь такие дебри высшей математики, теоретической механики, химии, астрономии. А сколько освоено конкретных приборов и механизмов, сколько наработано самых неожиданных навыков! Постигая сложнейшие программы, Муравко не переставал удивляться мудрости людей, сумевших в такой короткий срок отработать программы обучения, методики тренировок, создать тренажеры и другие тренировочные агрегаты.
Вон центрифуга. Казалось бы, простой агрегат: мотор с осью, на оси – стрела с сиденьем, на сиденье человек. Включаешь мотор, человек начинает вращаться, испытывая от центробежной силы перегрузки. Но сколько сложнейших задач пришлось решить конструкторам и тем, кто делал эту адскую машину, чтобы сконструировать и построить только что принятую в эксплуатацию центрифугу с восемнадцатиметровым плечом. Страшно подумать – способна создавать перегрузки до тридцати единиц. При этом градиент нарастания может быть до пяти единиц в секунду. Это даже не баллистический спуск, а центростремительный полет. Здесь уже не просто сиденье на конце стрелы, а герметичная кабина. Поворот рычажка, и можно сориентировать тело испытателя в любом направлении к вектору перегрузки. Муравко не раз сам управлял скоростью вращения, превращал кабину в миниатюрную термобарокамеру, регулировал температуру, давление, относительную влажность, газовый состав. Для контроля и сравнительного анализа в кабине стоит вычислительная машина, есть все виды связи, газоанализатор. Конечно, и оператор, и врач, и лаборанты ведут наблюдение, здесь все параметры работы выведены на специальный пульт, а потом еще придирчивый, скрупулезный анализ по магнитным и графическим записям. Машинка еще та – чуток фантазии, чуток воображения – и ты уже в кабине космического корабля, в условиях реального полета.
После тренировок на центрифуге Муравко по нескольку часов приходил в себя. Но эти тренировки всегда любил. Они давали возможность во многом проверить свои возможности.
Здесь, конечно, было мужское дело. Если во время общекосмической подготовки приходилось усилием воли заставлять себя продираться через лес формул, копать и копать, чтобы достичь до корневища, то на втором этапе главным стало изучение корабля и станции, их бортовых систем, накопление навыков управления этими почти фантастическими аппаратами.
В эти дни будущие космонавты много летали, прыгали с парашютом, тренировались принимать оперативные решения в самых неожиданных ситуациях. Появились новые дисциплины: космическая навигация, медико-биологическая подготовка.
Такие занятия, как тренировки в самолетах-лабораториях, в гидросреде, в различных климатогеографических зонах, их и занятиями-то нельзя было назвать. Первые встречи с невесомостью превращали взрослых мужиков, солидных отцов семейства в шаловливых мальчишек. Каждому хотелось «полетать» по кабине как можно дольше; беспричинно смеялись, строили рожи, показывали языки. Инструкторы, видимо, понимали состояние своих подопечных и давали им, особенно на первых уроках, вволю порезвиться.
С каким-то необъяснимым азартом они проводили дни в глухой заснеженной тайге или в раскаленных песках пустыни. Тренировались на выживаемость. Конечно, это были не увеселительные пикники. Приходилось и мерзнуть, и от жажды изнывать, и вкалывать до изнеможения, но все равно было весело, все равно они знали, что находятся под неусыпным наблюдением. Нажми тангенту рации, скажи несколько слов, и тут же из-за горизонта появится вертолет. Зная это, и терпеть легче, и ждать веселее.
Командировки становились длиннее и интереснее, возвращения желаннее и радостней. Муравко начали привлекать к управлению космическими полетами. Он выполнял и научно-исследовательские работы. Вот послали на Байконур с конкретным заданием. И Муравко понимал: его участие было не формальным, с ним советовались, к нему прислушивались. В конце командировки Муравко почувствовал острое желание скорее вернуться домой – к Юле, к Федору, в Звездный.
Еще никогда ему не казался городок таким родным и уютным, как в этот раз. Запорошенные снегом елочки, стремительно ровные аллеи, сверкающий фасадом Дом космонавтов… Муравко словно впервые видел окутанные полумраком корпуса служебной зоны, затемненные витрины магазинов, бронзового Юрия Гагарина со спрятанной за спину рукой… И этот пьянящий чистотой воздух почувствовал словно впервые, и эту странную тишину, осторожно нарушенную сначала звуками проходящей электрички, а затем отдаленным гулом авиационных двигателей расположенного по соседству аэродрома. Наверное, без такого соседства, без гула двигателей и не родилось бы это неповторимое чувство уюта и родства, которое так неожиданно и так пронзительно обожгло сознание: приехал домой.
Свои окна в высотном доме Муравко отыскал среди сотен других светящихся окон, как говорится, навскидку. Попытался сразу угадать: что там сейчас происходит за этими окнами, чем заняты два его родных человечка? Читают сказку? Играют в кубики? Пьют чай? Смотрят телевизор?
«Ну и фантазия у вас, Николай Николаевич, – сказал Муравко сам себе, – на уровне детского сада».
Одиннадцатый час вечера. Федька, наверняка, спит, а Юля, потеряв надежду и сегодня дождаться мужа, как всегда, поставила телефон поближе к дивану в гостиной и читает на сон грядущий какой-нибудь детектив. А то и вообще могла уйти к кому-нибудь поболтать от скуки.
Муравко знал: и в этот раз все будет не так, как он представляет, все будет неожиданней и радостней, будет теплее и трогательнее, чем в придуманных им сюжетах, но именно за эти неожиданные радости он больше всего и любил свои возвращения домой, возвращения после долгих и изматывающих командировок.
Поднимаясь лифтом на свой этаж, Муравко приготовил ключи. Но, когда подошел к двери, ключи спрятал и нажал кнопку звонка. Дважды по два удара: динь-бом, динь-бом. Если он знал, что Юля дома, дверь своим ключом не открывал, ему нравилось, чтобы его встречали у порога. Позвонив, он представил, как Юля откладывает журнал, как надевает свой любимый длинный халат, как поправляет волосы перед зеркалом, прикрывает дверь в детскую и вот идет к двери…
– Дрянь такая, а ну немедленно в угол! – услышал он строгий голос за дверью. – Сейчас папа увидит, какой у него сын растет. До чего докатился!
