Ей было страшно.
Нина не хотела признаваться в этом даже самой себе, но чего уж там грешить – боялась Нина письма от Федора. Боялась возможных и вместе с тем невозможных его слов: «Прости, я не мог так долго ждать, я полюбил другую…»
Вскоре посланное ею письмо вернулось с пометкой: «Адресат выбыл». Почувствовав на миг облегчение, Нина снова заволновалась: где же ей теперь искать своего любимого? Марго лишь пожала плечами – обратись к командиру части, ответят. Действительно, чего проще. Но написала Нина не командиру, а Юле, той девушке, что служила в воинской части, у которой Нина однажды ночевала и с которой немножко подружилась. Только второе письмо тоже вернулось с отметкой: «Адресат выбыл». Нина вспомнила: в Ленинграде живет Юлина мать. Она разыскала номер телефона и позвонила. Смело назвалась подругой Юли, объяснила, что очень хотела бы с ней поговорить.
– Приезжайте в воскресенье ко мне домой, – сказала Ольга Алексеевна.
И вот воскресенье наступило. Прежде чем выйти из дому, Нина взглянула на себя в зеркало. Взглянула и расстроилась: какой она стала? Задерганная, растерянная, прибитая… Нос заострился, глаза провалились. Вместо ямочек на щеках какие-то морщинистые провалы. «Да ты ли это, Нина Михайловна?»
Нет, надо быстрее кончать с такой жизнью. На воздух, на солнце, на свободу! Дышать! Радоваться весне! Ждать! Расправить крылья и лететь! Хватит пресмыкаться и хитрить, забиваться в угол. Довольно заискивать перед дочерью. Все, пусть видит и знает: ее мать счастливая женщина. Пусть осуждает, пусть не понимает, но пусть обязательно видит ее счастливой, гордой.
А синяк на губе пройдет. И морщины разгладятся. Главное, чтобы душа не сморщилась. Ей бы только найти дорогого человека, только бы услышать от него единственное слово: «Люблю». Тогда она станет совсем другой – и расцветет, и помолодеет. Только бы он нашелся, только бы отозвался. А у Нины еще хватит и нежности, и любви, и веры, чтобы сделать его самым счастливым.
У входа в метро Нина купила журнал мод и уже на эскалаторе с интересом раскрыла пахнущие краской страницы. Прибалтийские модельеры наперебой предлагали одежды для весны и лета, халаты и купальники, удобные и красивые кофты ручной вязки для дома и для прогулок по взморью. А что? Нина давно не брала в руки спицы. И свитера для себя и для Ленки свяжет мигом. И вот такую кофту может связать, двубортную, с воротником-шалью, с карманами.
Только бы найти его, только бы отозвался.
Утешая и успокаивая себя, Нина перелистала журнал и, как бы зарядившись тем настроением, которое демонстрировали своими улыбками, жестами и позами юные манекенщицы, вышла из метро повеселевшая и уверенная в себе. Когда покупала на цветочном базаре тюльпаны, почувствовала, как ее цепко окинул взглядом молодой мужчина. Ну, не совсем молодой, но и не старше сорока. В мохнатой лисьей шапке, в дубленке. Из-под шарфа выглядывал белоснежный воротник. Он подошел вплотную к Нине и начал выбирать тюльпаны покрупнее, складывая их один к одному.
– Какие, на ваш взгляд, красивее, – спросил он у Нины, – одноцветные, или вот эти, с белыми прожилками?
– На мой взгляд, – кокетливо улыбнулась Нина, – лучше одноцветные. Свидетельство твердости характера. Уж если красный, так красный. Без всяких прожилок.
– Пожалуй, – улыбнулся мужчина. Он взял еще три цветка и протянул Нине. – За добрый совет. И за то, что умеете хорошо улыбаться.
– Спасибо, – кивнула Нина, принимая цветы и краснея.
Внимание незнакомого и такого респектабельного мужчины укрепило сознание, что она еще «ничего», что «в тираж» ее списывать рано. И уже шагая по Московскому проспекту, Нина почувствовала, что у нее даже походка стала пружинистей, и вся она стала легче и стремительнее, как в тот год, когда они с Федором во второй раз обрели друг друга.
У дома Ольги Алексеевны уверенности у Нины поубавилось. Подруги они с Юлькой никакие. Один раз в кафе посидели на Васильевском острове, да одну ночь Нина провела в квартире у Юли. Единственное свидетельство о каких-то отношениях – старый барометр, подаренный Нине в день рождения: «Чтобы всегда показывал „ясно“». Не случись необходимости разыскать Федора, наверное, и не вспомнила бы о Юле. Хотя девочка славная, и Нине искренне хотелось знать, как сложилась ее судьба. Парень, что был с нею, Нине понравился. И звали его Колей, это она помнила хорошо.
Переводя дыхание – четвертый этаж был, как восьмой в новом доме, – Нина нажала кнопку звонка. Открыла ей вовсе не старушка, какой представляла Нина Ольгу Алексеевну. Сбили с толку старые, добела застиранные джинсы и военного покроя защитная рубашка. Хотя седина в модной стрижке выдавала возраст с безжалостной откровенностью.
– Ольга Алексеевна? – на всякий случай спросила Нина.
– А вы – Нина, – утвердительно ответила хозяйка дома. – Проходите.
– Я думала, вы старше, – смущенно призналась Нина, снимая сапоги.
– Сегодня проспала, – призналась Ольга Алексеевна, – а коль гости, надо квартиру убрать, завтрак приготовить. Спасибо Юле, оставила мне очень удобный костюм для домашней работы. В нем и чувствуешь себя соответственно. Располагайтесь, я рада вам. Переоденусь, и мы позавтракаем вместе. Не торопитесь?
– Нет, нет.
– Ну и отлично. Сейчас приготовлю кофе.
Она ушла в спальню переодеться, а Нину провела к себе в кабинет. В глаза здесь бросался письменный стол. Нина не сразу разглядела стоящие среди книг, папок, блокнотов, журналов фотографии, но именно к ним она и прилипла взглядом. Подойдя ближе, почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. На одном из снимков Юля сидела в обнимку с Федором, сидела такая счастливая, так крепко прижималась щекой к его щеке, что Нина чуть не вскрикнула от боли.
Она вскочила и метнулась к выходу. «Бежать! Немедленно бежать! Или случится нечто непредвиденное. Надо только еще раз посмотреть…» Она вернулась к столу, схватила снимок и шагнула к окну, к свету. Все верно. Такие счастливые глаза бывают только у влюбленных.
