— …
— Боже мой, какая она вредная!
— Она нервничает, Инес, в этом все дело.
— Она вредина. Не знаю, как я смогла это вынести.
— Я тебя прошу, помаши и сделай приятное лицо, она на нас смотрит.
— Пока, дорогая, пусть все будет прекрасно!
— Пока, дочка, береги себя!
~
19
Дела наши обстояли довольно хорошо. Тело Твоей до сих пор не нашли, и это облегчало ситуацию. Нет трупа, нет и смерти. Нет ни убийства, ни убийцы. Даже несчастного случая нет. Есть лишь сомнения и всякие абсурдные предположения насчет исчезновения Алисии, которые мы с Эрнесто не раз повторяли остальным, будто сами к этому делу никакого отношения не имеем. Притворялись почти двадцать четыре часа в сутки. Перед посторонними мы не могли позволить себе ни малейшей ошибки. Я до того увлеклась, что играла эту роль даже наедине с собой. Как-то, принимая душ, я поймала себя на мысли: «Знать бы, что случилось с бедной Алисией». Тут я поняла, что все сделала правильно. Потому что если кто и знал, что случилось с Твоей, так это я. Но уже несколько месяцев я провела, притворяясь, играя роль перед другими. Сознание начало раздваиваться. Ты влезаешь в шкуру своего персонажа и думаешь как он. Когда я учила английский, миссис Кертис говорила: «Think in English!»,[4] иными словами: «Не думай по-испански и не переводи, а думай сразу по-английски». Когда кто-нибудь спрашивал меня об исчезнувшей Алисии, я и не сомневалась в том, что мне ответить. Я была лишь женой Эрнесто, чья секретарша пропала, и мы о ней не получали никаких известий.
У полиции не было ничего конкретного. Прошло почти полгода со времени несчастного случая, а у них до сих пор нет ни подозреваемых, ни следов, ни улик. Ничего. Они уже давно перестали задавать Эрнесто всякие вопросы. Если кто и помнил про исчезновение Алисии, так это ее родители: во всяком случае они до сих пор появлялись иногда в какой-нибудь телепрограмме с одной лишь целью — напомнить о своей дочери.
Все так бы и продолжалось дальше, но однажды Эрнесто пришел и сказал мне: «Инес, думаю, нам стоит снова начать жить так, будто никакого несчастного случая не было». Я не поняла, что он имеет в виду, но согласилась. Решила, что он предлагает мне начать все сначала. У нас опять будет нормальная семья со своими проблемами — у кого их нет, — но нормальная. Мысль мне очень понравилась. Я даже прослезилась. Лишь намного позже я поняла, что именно после этих слов наша история повернула совсем в другую сторону. Если бы я рассказала об этом маме, уверена, она бы все сразу поняла. Уловила бы, откуда ветер дует. Мама всегда чувствует такие вещи. На мой взгляд, иногда она сгущает краски, но интуиции у нее не отнять. Она не очень любезна, все обдумывает, никогда никому не доверяет. У меня в жизни не было таких разочарований, как у моей мамы. Горе ее закалило, позволило приобрести новый опыт, многому научило. Но когда Эрнесто предложил мне, чтобы все снова стало так, как раньше, я была очень довольна. Всегда нужно смотреть вперед. Невозможно же всю жизнь бить себя в грудь, восклицая: «Моя вина, моя вина, моя великая вина».[5] Да, конечно, мы пережили очень тяжелые события, никому такого не пожелаю. Но что уж тут поделаешь. Во всех религиях прощают кающихся грешников. И мы раскаялись. Действительно раскаялись. А если Бог простил, что тут остается человеку?
Через неделю Эрнесто должен был ехать в командировку в Бразилию.
— Сколько дней ты там пробудешь, Эрни?
— Конгресс состоится в четверг и пятницу, но на понедельник у меня назначены две встречи, так что я останусь там на выходные.
— Надо же — ехать именно в Бразилию! Ты же терпеть не можешь жару!
— Это моя работа, Инес.
За день до поездки я собрала ему чемодан. Маленький чемоданчик и сумку. Когда мой муж уезжает, вещи всегда собираю я. Два костюма, пять комплектов белья, две пары брюк в спортивном стиле, двое плавок на случай, если у него будет свободное время, три футболки, три рубашки, два галстука, нет, лучше три, чтобы сочетались с рубашками, две пары ботинок — к костюму и спортивные, пара сандалий, два брючных ремня, четыре пары носков. В сумку я положила те вещи, что должны быть у Эрнесто под рукой: витамины с энергетическим эффектом, бритвенный станок, крем для бритья, зубную щетку, пасту, зубную нить. Эрнесто жить не может без своей зубной нити, дезодоранта и фотографии нашей маленькой семьи. Фото я добавила по собственной инициативе. Мне не хотелось ничего упустить, иначе потом Эрнесто просто изведет меня упреками.
Вечером я приготовила ему особенный ужин. Ягненок с перцем и картофель в сливках. То, что Эрнесто больше всего любит. Зажгла свечи, достала хорошее вино, включила цветочный ароматизатор, запах которого, как мне сказали, пробуждает животные инстинкты. Я хотела, чтобы мы попрощались как следует, со всеми положенными церемониями. Зашла в магазин и купила себе кружевной пеньюар. Сколько лет я такого не надевала! Мне хотелось, чтобы Лали ушла спать пораньше. Чтобы Эрнесто не тратил свое внимание на нее и вообще ни на кого и ни на что. Но избавиться от нее было нелегко. Думаю, она сидела тут исключительно потому, что понимала: я хочу, чтобы она ушла. Хоть бы сказала что-нибудь. Смотрела на меня так, будто я в чем-то виновата. Подросткам нравится мучить своих родителей. Считают, что они отплачивают нам за то, что мы им сделали. А что мы им такого сделали? Все они такие — неблагодарные, злобные, упрямые. Скажешь им что-нибудь, так они тут же поступят наоборот. А это был не самый подходящий вечер для того, чтобы за нами подсматривала своенравная девчонка. Так что я начала разговор, выбрав одну из тех тем, которые она не выносит. А их много. Например, я могла бы поговорить с ней о беспорядке в ее комнате или начать критиковать одну из ее подруг за легкомысленное поведение. Но я решила действовать наверняка и затронула тему, которую Лали терпеть не могла: я заговорила о еде. Сказала, что она очень сильно поправилась, что, как я заметила, она в последнее время слишком много ест, а ведь она не похожа на меня, это я могу есть что угодно и не поправляюсь, а она, если и дальше будет продолжать в том же духе, скоро станет похожа на мяч, а в наше время парни не любят толстух. Показала ей диету, которую подчеркнула специально для нее в журнале. Сработало. Она запустила журналом мне в голову, проорала: «Ну что ты за скотина!» — и заперлась в своей комнате, чтобы поплакать.
Эрнесто приехал без пятнадцати одиннадцать. К тому времени ароматизатор выдохся и вокруг пахло не цветами, а жженым сахаром. Эрнесто едва попробовал картошку. «Я работал допоздна и перекусил в офисе». Я пожаловалась, что он меня об этом не предупредил.
— Да, не предупредил, — ответил он.
Мы поднялись в спальню. Когда я вышла из ванной в кружевном пеньюаре, он уже выключил свет. Я снова зажгла лампу, но он даже не открыл глаза. Я погасила свет. Обхватила ступнями его ногу. Он ее сразу же убрал. «Должно быть, у меня холодные ноги», — подумала я. Решила действовать более прямолинейно:
— Эрни, хочешь?
Эрнесто включил свет, взял папку, лежавшую на его прикроватном столике, открыл и стал читать.
— Инес, я очень нервничаю из-за этой поездки. Мне придется выступать на конгрессе, и я никак не могу выбросить это из головы. Лучше дай мне почитать доклад, так я буду спать спокойнее.
Каждый успокаивается как может.
