его добровольного возвращения в этот кромешный ад. Гарвей знал, что братья Краверы не смогут долго удерживать оборону, и видел, как тектоны перелезали через частокол, преодолевая последнее препятствие. И, несмотря ни на что, он вернулся на поляну.
Я продолжал расспрашивать его, потому что хотел понять его реакцию. Но Маркус не смог объяснить этот эпизод, как и многие другие. В таких случаях он, казалось, терял дар речи, потому что ему было не под силу описать грандиозность событий, о которых он мне рассказывал. Я никогда не упрекал его за молчание или за долгие колебания. Наоборот, пытался помочь ему. Очень часто мне приходилось пробираться на ощупь по запутанным лабиринтам сюжета. Но я понимал, насколько тяжело ему было вспоминать о событиях в Конго. К тому же он делал это в отчаянной для себя ситуации: сидя в тюрьме, где его ожидала виселица.
С другой стороны, случай Гарвея прекрасно иллюстрировал положение личности, которую победили жизненные обстоятельства. Любой человек может попасть под лавину, оказаться на войне или испытать разочарование. Однако не каждый способен описать лавину, войну или разочарование. И уж конечно, такому неучу, как Маркус, это было не под силу. К тому же я требовал от него логичного повествования о мире, в котором не существовало видимой логики.
Итак, почему же Маркус Гарвей вернулся на поляну? Проведя подробнейший допрос, я пришел к одному-единственному выводу.
Было ли Маркусу известно, что его ожидало? Я заключил, что, безусловно, он об этом знал. Подобное утверждение столь же верно, как то, что Маркус был неразрывно связан с Амгам и уже не мог покинуть ее, что бы ни произошло. Существовало только одно логичное объяснение поведения Маркуса: такая вещь, как любовь, не подчиняется логике. Любовь невозможно отмерить, применяя такие рациональные инструменты, как линейка и циркуль.
Маркус раздвинул перед собой последнюю завесу ветвей, которая отделяла его от поляны. День умирал. Солнце превратилось в оранжевый шар, который раскачивался над кронами деревьев. Уильям и Ричард, которых Гарвей не рассчитывал увидеть живыми, сидели на земле спиной к спине, понурив головы. Они были связаны, и их караулил один-единственный тектон. Их лица все еще оставались черными от дыма и пороха битвы. В этой картине было что-то неестественное. Братья Краверы всегда были воплощением дерзкой ярости, всегда наносили удары. Эти люди были рождены для побед, для покорения мира. А теперь оба казались беззащитными, покоренными неведомой силой. Они напоминали факелы под дождем.
Маркус заметил пятерых или шестерых тектонов, которые отдыхали около палаток. Еще один стоял неподалеку от его укрытия, спиной к Гарвею. У всех тектонов черепа были овальной формы, а у этого – почти конической, похожей на пулю. Он был невероятно высок, ростом более двух метров. Лучи вечернего солнца делали его тень длинной, как у жирафа. Тектон держал свой шлем под мышкой и смотрел прямо на закат, высоко подняв подбородок. Его поза отличалась аристократической элегантностью. Он казался воплощением идеального образа офицера: стройный, подтянутый. Несмотря на то что страшная битва закончилась недавно, его доспехи снова блестели чистотой. У него даже хватало времени проявить интерес к солнцу. Он не просто наблюдал за этим небесным светилом – он словно хотел проглотить его.
Тектон вдруг обернулся и обнаружил Маркуса. Его лицо напоминало лошадиную морду: крупные черты и вытянутые скулы. Черные зрачки его огромных кошачьих глаз, потеряв из виду солнце, сократились с невероятной скоростью. Но тектон не стал нападать на Гарвея. Напротив, он спокойно подошел к нему, свободной рукой взял его за локоть и подвел к тому месту, где сидели Уильям и Ричард. В его поведении не было никакой враждебности, он сопровождал Маркуса так, словно тот был слепым, а он помогал ему перейти улицу. Гарвей не оказал никакого сопротивления, удивляясь своей покладистости. Он озирался по сторонам, пытаясь найти Амгам, но это ему не удалось. Тектон велел ему сесть рядом с братьями Краверами, потом отошел на несколько шагов и снова погрузился в созерцание солнца.
– Где она? – спросил Маркус.
– А где был ты? – ответил ему вопросом Уильям.
– Если мы военнопленные, то с нами должны обращаться соответственно, – размышлял Ричард. – На это есть международные соглашения.
Услышав этот комментарий, Маркус долго не мог выкинуть его из головы. Как мог такой человек, как Ричард Кравер, требовать, чтобы к нему были применены международные военные соглашения? Ричард ничего не понимал. Или просто не желал понимать.
До самой ночи тектоны занимались тем, что отдыхали и исследовали свою добычу. Маркус понял, что лишь немногие из них выжили после взрыва и выстрелов. Он посчитал их: пять, шесть, семь. Семь, только семь.
Однако, когда стемнело, тектоны подошли к пленникам. Элегантный офицер сказал что-то англичанам, а остальные принялись бить их ногами и кулаками. Безусловно, это была месть за убитых сородичей. Пленники закрывали головы и пах в надежде, что побои когда-нибудь закончатся. Но конца им не было видно. Уильям, Ричард и Маркус находились в центре круга, образованного тектонами, и те яростно избивали их. Постепенно удары стали более размеренными и точными. Маркус заметил, что офицер повторяет одни и те же звуки. Теперь побои были не просто наказанием. Тектоны использовали их как общепонятный язык. Гарвей увидел, что офицер указывает на их тела своим тонким и длинным пальцем. Что он хотел им сказать?
Боль – это учитель, который требует немедленных результатов. Маркус снял с себя рубашку, и тектоны в качестве вознаграждения прекратили его бить.
– Снимайте с себя одежду! – подсказал братьям Гарвей.
Уильям и Ричард подчинились. Пока они снимали с себя куртку и рубашку, их оставили в покое, но стоило им задержаться, как удары посыпались вновь. Им не позволили сохранить даже нижнее белье. Раньше Маркус видел только загорелые руки и шею Ричарда, а сейчас он обнаружил, что под одеждой его кожа была розовой, как у поросенка. Тектоны засмеялись.
Вид смеющихся тектонов внушал ужас. Со всех сторон англичан окружали лица, белые, словно луна в ночи, и бледные, как у мертвецов. Их смех напоминал карканье ворон. Губы у тектонов были гораздо уже, чем у людей, а зубы покрывал желтый налет. Они показывали пальцами на бедра англичан и смеялись. В их хохоте в равных долях перемешивались зависть, ирония и ехидство. Они сопровождали свой смех восхищенным подвыванием, похожим на вой волков. Пленники старались прикрыться руками, но победители отводили их, чтобы предмет восхищения оказывался на виду. В конце концов под градом ударов англичанам ничего не осталось, как положить руки за головы.
– Почему мы должны сносить эти издевательства? – воскликнул Ричард. – Мы же англичане.
– Не делай глупостей, – предупредил его Уильям. – Раздевайся.
