– Не ройся в багаже. Вспомни того негра.
– Какого негра? – спросил Уильям. Он ничего не понимал.
– Того, который рассматривал колбу с тараканами в формалине. – И Маркус настойчиво повторил: – Не ройся в багаже.
Тектон угрожающе зарычал, приказывая им замолчать. В последние дни за ними следили более тщательно, поэтому они радовались, что один из четырех их врагов был таким тупым. Усиление надзора объяснялось изменениями в условиях похода. Теперь временами они даже могли разогнуть спину. Последующие дни стали сокращенным курсом эволюции человека: с каждым днем они могли выпрямлять спины все больше и больше, как человекоподобные обезьяны, переходящие к прямохождению. Говоря о туннеле, по которому они тогда двигались, Маркус сравнил его пейзаж с чревом кита. Иногда под ногами он даже чувствовал ступени, которые наводили на мысль о ребрах гигантского животного. Они спускались все глубже и глубже, но теперь по прямой, а не по спирали.
– Ты чувствуешь? – спросил Маркус.
– О чем ты говоришь? – раздраженно буркнул Уильям.
– Сейчас не так душно, как раньше.
Это и вправду было так. На протяжении последних сорока восьми часов (по моему приблизительному расчету) температура понизилась на несколько градусов, что, казалось, противоречило всякой логике. По словам Уильяма, гораздо более образованного, чем Маркус, с увеличением глубины жара должна была увеличиваться в прямой пропорции. Они с ужасом думали о тысячах тонн камней, которые громоздились над их головами, но температура, против всякой логики, снижалась.
С тех пор как стало позволять пространство, Уильям и Маркус спали, как полярные собаки, свернувшись в один клубок. В подземном мире, куда не проникал дневной свет, ночью становились те часы, когда они спали; Уильям и Маркус обнимались, словно превращая тела друг друга в спасительные простыни; так дети закрываются от своих страхов. Это было братство заключенных, для которых близость смерти стирает все воспоминания и отодвигает в прошлое подлости. Однажды ночью Маркус услышал, как Уильям заговорил. Он не был уверен в том, хотел Кравер что-то ему сказать или просто разговаривал во сне. Уильям сказал:
– И вся эта история с Конго тоже была моей затеей… моей… моей…
В устах Уильяма Кравера такая речь казалась просто невероятной. И Маркус подумал, что в аду или в пути в ад, наверное, было что-то хорошее, если мучения могли приблизить Уильяма Кравера к роду человеческому.
На следующее утро их разбудили пинками. Тектоны приказали надеть скорлупы на спины, вместо того чтобы толкать их перед собой. Ширина прохода, которая увеличивалась с каждым днем, теперь это позволяла. Они выпрямились во весь рост, и Маркус решил, что наступило время сделать товарищу подарок.
Пока они закрепляли на спине огромные рюкзаки-скорлупы, он пытался понять, куда они пойдут дальше. Фонари со светляками оказались чрезвычайно хитроумным устройством. Чем обширнее было пространство, тем больше света отражали стены. Вдалеке коридор преграждала стена, в которой виднелось пять, шесть или семь отверстий.
– Давай запомним, какой маршрут они выберут, – прошептал Маркус.
Уильям недовольно хмыкнул.
– Зачем? Нам никогда отсюда не выбраться, – простонал он. – Господи боже мой! Твой рюкзак такой же тяжелый, как мой? Неужели они воображают, что мы далеко уйдем с таким грузом на спине?
Тектоны прервали их разговор ударами дубинок. Они и раньше запрещали им разговаривать, но теперешние жестокие удары означали, что с этого момента им не разрешается даже рот раскрывать. Маркус направил на Уильяма взгляд, который говорил: посмотри на мою руку и не своди с нее глаз.
Маркус шел впереди Уильяма, крепко сжав правый кулак. Выбрав подходящий момент, он раскрыл его на один миг, но этого времени было достаточно, чтобы Уильям увидел на его ладони пять пуль. Гарвей недавно стащил их из своей скорлупы вопреки своему собственному совету. Благодаря этому к Уильяму вернулась надежда. Но эти пять пуль повлекли за собой и другие последствия.
Уильям Кравер не мог перестать быть Уильямом Кравером. В действительности за этот короткий перерыв он так и не стал хорошим человеком. Просто на время потерял человеческий облик. Однако теперь возникли непредвиденные обстоятельства: пять пуль для револьвера.
Уильям принял решение с завидной быстротой и поступил в своей обычной манере: его действие казалось смелым, неожиданным и абсурдным на первый взгляд, потому что было непонятно, какую выгоду оно могло ему принести. Он упал грудью на скорлупу Маркуса, и тот не удержался на ногах. Кравер сделал вид, что споткнулся нечаянно, и воспользовался случаем, чтобы незаметно подобраться к руке Гарвея. Все произошло очень быстро. Уильям старался разжать пальцы Маркуса. Тектоны орали, возмущенные неловкостью этих существ, которые спотыкаются на ровном месте. Гарвей почувствовал, как пальцы Уильяма пытаются раскрыть его кулак. Что ему оставалось делать? Тектоны через две секунды, максимум через три, догадаются об истинной причине столкновения. Они обнаружат украденные пули – их единственную надежду на спасение. А Уильям настаивал. Это был самоубийственный шантаж. Если враги поймут, что произошло, наказаны будут оба. Но Уильяма не интересовали последствия. Таков был этот человек: он создавал опасную для всех ситуацию, а затем старался получить выгоду от тех усилий, которые прилагали другие, чтобы избежать катастрофы. Он применил подобную стратегию в совете банка, и в тот раз у него что-то сорвалось. Но теперь он добился своего.
Маркусу пришлось разжать пальцы. Пули поменяли хозяина. Единственное, что оставалось Гарвею, – это в отчаянии спрашивать себя: «Зачем он это сделал? Зачем? Зачем?»
Когда наступило время ночлега, Уильям обнял Маркуса, как делал это в последнее время. Но сейчас он придвинулся к нему, чтобы отдать приказ. Его губы уперлись прямо в ухо Гарвея, и он сухо велел ему:
– Теперь нам нужен револьвер. Найди его!
Маркус ничего не понимал. Уильям не только присвоил себе патроны, но еще и требовал, чтобы он рисковал своей жизнью, роясь в скорлупах.
Когда тектоны прикрыли тряпками все фонари, кроме одного, Уильям отодвинулся от Маркуса. На шаг, два, три. И Кравер уснул, крепко сжимая кулак.
