– С ума вы сошли, Виржилио. Как мы найдем ее матрас в этой грязи? – крикнул Полидоро, горюя, что прошедшие годы наделали столько разрушений.
Но Виржилио, задетый недоверием фазендейро, которому столько лет служил верой и правдой, возразил: в конце-то концов, обязанность историка, хотя бы и скромного, заключается в том, чтобы извлечь из сохранившихся документов максимальную пользу. По доброй традиции, столкнувшись с неблагоприятными обстоятельствами, нужно что-то придумать. Вот он и прибегнет к изобретательности, чтобы обнаружить матрас пылких любовников. Тот самый, на котором они, уединившись и раздевшись догола, были единственными на свете людьми, меж ласками и вздохами с гордостью думая, что никто не олицетворяет Мужчину и Женщину так хорошо, как они.
С другой стороны, учителя огорчало, что Полидоро ищет подтверждения былой любви. Фазендейро, высокомерный и упрямый, представлял собой вовсе не романтическую фигуру, у него теперь было брюшко, как у комического персонажа. Тем не менее, ослепленный гордыней, происходящей от богатства, Полидоро хотел на шестидесятом году жизни возродить страсть, некогда украшенную мечтами о золотом веке.
Виржилио глядел на матрас, и ему казалось, что из сумрака подвала возникает Каэтана, шевелит бедрами в сладострастном желании не отпускать из своего лона уже истощенную, но еще крепкую плоть Полидоро. И ее мудрые усилия увенчиваются успехом: плоть Полидоро агонизирует в ее сумрачном влагалище, заполненном семенем и соленым соком.
– Не лезьте в жерло этого вулкана! – крикнул в страхе Виржилио.
При воспоминании об этой любви, которая всегда плохо вязалась с реальностью, Полидоро тоже испугался: в душном подвале их обоих мучили кошмары.
– Может, выйти глотнуть свежего воздуха? – предложил Полидоро.
Виржилио воспротивился: такое больше не повторится. Он стал на колени и принялся шарить по полу. Холод цемента проникал ему в кости, Мажико и Полидоро стали помогать.
– А что мы ищем? – спросил Мажико.
– Мою шляпу, – ответил Виржилио. – Я потерял ее, когда на меня обрушились ящики.
Считая себя ответственным за этих двух глупцов, Полидоро взял командование на себя.
– Вернемся к делу. Я достану вам другую шляпу, как только мы выйдем отсюда.
Но шляпа была незаменимая. Виржилио надевал ее каждый понедельник, когда отправлялся в дом Джоконды, и на празднике в коллеже штата в честь его проводов на пенсию эту шляпу упоминали как символ его любви к истории Бразилии.
– В этой шляпе я хоронил свою мать.
Мажико в разговоре не участвовал. Шаря по полу, продолжал искать. Наконец наткнулся на какой-то предмет.
– Может, шляпа под этим ящиком?
Виржилио огорчился, увидев, как шляпа помята. Тотчас принялся выправлять ее, пытаясь придать первоначальную форму, однако не спускал глаз с кучи матрасов: хотел вспомнить подробности, которые помогли бы ему опознать матрас Каэтаны. Не спеша перебирал давно прошедшие годы. Некоторые месяцы возникали очень ясно. А кое-какие солнечные дни он запомнил навсегда. Особенно тот вторник, когда он постучался в дверь номера, где уединились Полидоро и Каэтана, чтобы предупредить фазендейро о том, что Додо раньше намеченного срока вернулась в Триндаде.
Полидоро, в халате, вывезенном из Рио-де-Жанейро, встретил его неприветливо. Изможденное лицо свидетельствовало о том, что он не спал всю ночь. В номере пахло свежей лавандой, поднос, на котором подали утренний кофе, был опустошен, не осталось ни крошки хлеба. На одной из чашек виднелись следы губной помады: значит, Каэтана подкрашивала губы всякий раз, как заканчивались их объятия. Судя по беспорядку в комнате, они все время спешили вернуться в постель.
Полидоро довольно равнодушно отнесся к возвращению Додо. Но внял доводам Виржилио, который полагал, что Каэтана никогда не простит Полидоро, если его жена учинит ей скандал.
– Ну, тогда я навещу семью.
И он исчез в глубине комнаты, чтобы еще раз поклясться Каэтане в любви. Через несколько часов он вернется и они снова предадутся страсти.
В номере пахло роскошью, и запах этот пристал ко всем предметам, а теперь и к одежде Виржилио, который дрожал от зависти. Шторы были задернуты, это создавало полумрак, способствующий буйной фантазии. Наверняка Каэтана, приехавшая с другого конца Бразилии, где пальмы, дюны и попугаи ара, привезла в провинциальный городок Триндаде такой опыт, о котором здесь и понятия не имели.
Учитель нервно водил пальцами по выпуклости на брюках на уровне бедер, но тут его позвал Полидоро.
Виржилио остановился на пороге спальни. Его волновала возможность сорвать запретный плод – увидеть Каэтану в постели, в сползшей с плеч рубашке и с полуобнаженной грудью.
В просторной комнате Полидоро, стоя на коленях, собирал разбросанные по ковру карты.
Беря каждую карту, свидетельницу диковинных сцен, которая входила в игру на оговоренный партнерами заранее приз, Полидоро искал сообщнический взгляд Каэтаны, которая в эту минуту не могла оставаться безучастной.
Пристальный взгляд Полидоро, в котором еще тлел огонек страсти, устремлялся на дамский треугольник Каэтаны. Сквозь рубашку виднелись кустики волос, там был эпицентр химер и одержимости.
До того времени все любовные страсти Виржилио ограничивались стенами Станции и немногих других публичных домов в округе. При виде полных округлых ляжек он побледнел, как полотно. Словно заглянул в ад и его лизнули языки пламени, исходившие из влажного, полного семени лона.
Воспитан он был в строгости и потому сразу ухватился за свои причиндалы. Но тут же сообразил, что это неприлично, и, отвернувшись, несколько раз чихнул. Когда снова посмотрел на Каэтану, она улыбнулась ему неопределенной улыбкой. Ее полуоткрытые губы могли бы обхватить набалдашник трости, комель жерди, крайнюю плоть Полидоро. Виржилио почувствовал себя в зверином логове.
