Вплоть до того, что казалось, будто эти бронзовые или мраморные фигуры дышат и лишь природа материалов, из которых они изготовлены, не позволяет им высказать словами все, что накипело на Душе.
Борелли приехал в Триндаде первым утренним автобусом. Дорога его утомила, и он посетовал на отсутствие аэропорта:
– Не похоже, что это бразильский город. Ну где это видано, чтобы не нашлось клочка земли для взлетно-посадочной полосы? Откуда тогда в Триндаде люди, которые заслуживают бюста на городской площади?
Надменность скульптора не понравилась Виржилио. Однако, обратив внимание на его руки, напоминавшие медвежьи лапы, он смягчился: конечно, это руки художника, руки существа, способного управиться с вечностью. Стало быть, надо проявлять терпение с наделенными Божьим даром людьми.
И Виржилио понимающе улыбнулся ваятелю. Если жизнь создает этому человеку какие-то трудности, нужно его оберегать от них, пока он в Триндаде.
– Хочу вернуться в Рио на машине. Я уже не мальчик, чтобы пускаться на автобусе по таким дорогам, – сказал скульптор.
Виржилио заявил о своей готовности оказывать всяческое содействие гостю, а со своей стороны попросил его соблюдать секретность. Не следует открывать Жоакину причину визита к нему Борелли. Они собираются сделать старику сюрприз. Кроме того, у Жоакина весьма своеобразный характер.
Борелли восстал: ему не хотелось скрывать, что он знаменитый художник. Он даже заказал визитку с полным именем и всеми титулами.
Наконец, утешившись дополнительным чеком, Борелли согласился выдать себя за агента по продаже холодильников. В доме сеу Жоакина холодильник давно уже размораживался без видимых причин.
Жоакин с порога велел посетителю убираться. И нечего расхваливать свой товар. На кой черт ему чуть ли не в девяносто лет новый холодильник? Не хватит времени воспользоваться им до износа.
– Мне и без того жалко расставаться с жизнью из-за всего этою старого хлама, а как же я смогу умереть спокойно, зная, что оставляю новенький холодильник золотистого цвета, который вмещает всю на свете еду? Мне столько не переесть до конца моих дней!
Желая выполнить договоренность, Борелли стоял на своем, но при этом не мог скрыть неудовольствия. Чтобы такой художник, как он, приехал из Рио-де-Жанейро играть столь жалкую роль!
Будучи допущен в кухню, весьма небрежно осмотрел холодильник. Даже не открыл местами проржавевшую дверцу. И собрался было уходить, еще раз взглянув на Жоакина, но тот заступил ему путь.
– Куда это вы собрались? Прежде покажите, что вы разбираетесь в холодильниках больше моего. – И схватил Борелли за руку.
Тот пытался выдернуть руку из клешни старика.
– Пустите, за кого вы меня принимаете?
– За лгуна и мошенника: с той минуты, как вошли в дом, вы все время на меня смотрите. Может, вас наняли убить меня?
Жоакин не спускал глаз с посетителя. Вдруг у него где-нибудь спрятана кобура с револьвером!
– Признавайся, головорез. Не стыдно тебе убивать такого старого человека, как я?
Такого оскорбления Борелли не выдержал. Со времени первого путешествия в Италию он считал гордость неотъемлемой частью реквизита художника. Куда бы он ни попал, всегда держал голову как мраморный Юлий Цезарь в садах Вила-Адрианы. Не раз ему случалось шествовать по Флоренции с мемуарами Беллини[6] под мышкой с таким самодовольным видом, словно он хотел разделить славу резца, вдохнувшего жизнь в холодный каррарский мрамор.
И он решил ответить ударом на удар:
– Как видно, вы считаете себя владыкой мира только потому, что решено почтить вас бронзовым бюстом?
В гневе он брызгал слюной, а голос его гремел по всему саду.
– Что, что? Какой такой бюст?
Выпученные глаза Жоакина говорили об искреннем изумлении. Старик не притворялся.
Жоакин принялся искать трость. Над ним насмехаются в его собственном доме, обидчика надо наказать. Борелли побоялся, что, если удар придется ему по голове, это может привести к роковым последствиям. Пошел к двери, волоча за собой Жоакина. С порога обернулся:
– Благодаря моему таланту о вас не забудут. Благодарите небо за то, что я вас не изображу безобразней, чем вы есть на самом деле.
Срочно послали за Полидоро, и тот выслушал всю ахинею, которую нес его отец. Тот и слышать не хотел о том, чтобы превратиться в бронзовый бюст: на него будут гадить эти чертовы голуби, которые заляпали все скамейки на городской площади.
– Что такого я сделал, чтобы мне так мстить? – Изнемогая от переживаний, старик откинулся на спинку кресла. – Да еще этот дерьмовый скульпторишка собирается изобразить меня хуже, чем я есть на самом деле. Почему же не сотворили мой образ, когда я был помоложе, скажем, когда мне исполнилось двадцать лет?
И сделал вид, что рыдает, закрыв лицо руками. Полидоро опустился на колени рядом с креслом. Отец поднял голову. Не боясь внимательного взгляда сына, вздохнул.
– Ах, Полидоро, ты не знаешь, что такое старость. Стыдишься собственного тела и всех его членов. Стоит кому-то на меня посмотреть, у меня все начинает болеть.
Полидоро чувствовал себя беспомощным. Не знал, как утешить старика: по характеру он был тверд как
